Ефросинья Тихоновна сидела за столом, обхватив голову руками. Во флигеле и в башне уже собралось около тридцати детей, а завтра придут новые, заполнят все комнаты, съедят последний хлеб, картошку. Как жить дальше, чем кормить детей, где раздобыть одежду и обувь?
— А если все-таки к начальству обратиться, к новым властям? — не очень уверенно предложила Ефросинья Тихоновна. — Дети ни в чем не повинны... Может быть, пожалеют их и разрешат открыть приют.
— Уж они пожалеют! — зло сказала тетя Лиза. — Вчера матери с ребятами пришли к управе хлеба просить, а полицаи их прикладами.
— Нет, нет, — заговорила торопливо Таня. — Ни к каким новым властям обращаться не будем. Но детей мы должны спасти. Во что бы то ни стало.
— Что же мы с ними делать-то будем? — взмолилась Ефросинья Тихоновна. — Ничего у нас нет.
— Надо поискать... Пойдем к населению. Будем просить хлеб, одежду, топливо. Ведь наши же люди, советские — поймут, помогут. А детей мы должны собрать в одном месте, хотя бы в этом флигеле. — Таня оглядела женщин. — Четверо воспитателей у нас уже есть. А позовем, еще люди откликнутся. Я вот врача уговорю, Елену Александровну.
— Так, Танюша, так, — кивнула Анна Павловна. — А я девчат-старшеклассниц кликну... Тоже помочь не откажутся.
Трое суток детдомовцы выжидали, не займет ли опустевшее здание новая воинская часть. Но никто не занимал. На четвертый день Ефросинья Тихоновна, которую все с ее молчаливого согласия стали считать заведующей детским домом, решила заселить помещение.
Детдомовцы вошли в сумрачное здание с толстыми стенами, с гулкими чугунными плитами на лестницах и ахнули. Мебели и матрацев почти не осталось, комнаты были загажены, замусорены, стекла в окнах побиты, и только детские железные кровати навалом лежали в угловой комнате.
Началась генеральная уборка. Ребята вымели мусор, вымыли полы, расставили кровати по спальням. Из мешков, которые нашли в кладовке, девочки пошили матрасники, набили их соломой из совхозного омета. Из ящиков и кусков фанеры Силантий с мальчишками соорудили столы и тумбочки.
К вечеру затопили баню.
Таня сходила в городскую больницу и попросила Елену Александровну побывать в детском доме.
— В каком детском доме? — удивилась Елена Александровна.
Таня объяснила, что персонал воспитателей (она назвала всех поименно) уже собрал большую группу ребят и занял старое помещение детского дома.
— Ну и персонал, — покачала головой Елена Александровна. — Хлебнете вы теперь горя с ребятами...
— А вас мы просим занять место детдомовского врача, — пригласила Таня. — Вроде как по совместительству ...
— Вот как... Уже и меня в свой штат включили.
— Зарплаты, само собой, не предвидится, но ведь вы не откажетесь?
Елена Александровна развела руками.
— Пошли... Что уж там.
Детдомовцев они застали вымытыми, подстриженными.
Елена Александровна осмотрела детей, отделила троих больных, назначила им лечение и велела поместить их в изолятор.
В тот же вечер ребят разбили на группы — старшая, средняя, малышовая — и разместили по спальням.
Наутро Таня, тетя Лиза, Силантий и Анна Павловна отправились в город. Взяв с собой по пять-шесть ребят, они заходили в дома, квартиры и начинали рассказывать о вновь созданном детском доме, которому так нужна помощь. Рассказывать долго не приходилось. Один вид ребят — истощенных, оборванных — говорил сам за себя.
И люди чем могли, помогали «приюту обездоленных» — так прозвали они вновь возникший детский дом. Давали белье, одежду, обувь, посуду, делились хлебом, картошкой.
В другой раз бабка Фомичиха привела на веревке знакомую ребятам козу, кудлатую, с витыми рогами, с тугим выменем.
— Спрячьте ее поскорее, пока солдаты не отняли, — попросила бабка Ефросинью Тихоновну. — Она еще дойная... Хоть и небольшое, а все вашим малышам подспорье будет.
Козу поместили в сарайчик около монастырской стены, закармливали травой, помоями и каждый день старательно выдаивали.
Нередко жители города подсказывали ребятам, где и что можно раздобыть. В подвале разрушенного дома, около вокзала, лежат запасы каменного угля, в сарайчике на Вязовской улице уехавшие хозяева оставили отличные березовые дрова. Пока все это не растащили, пусть детдомовцы не зевают. И они не зевали.
Не забывал про детдомовцев и Виктор Первухин.
Отбыв свое время в офицерской парикмахерской, он приходил в детский дом, колол дрова, таскал на кухню воду или помогал деду Силантию чинить рамы и двери: зима была уже не за горами.