К пяти утра худшее было позади. Кровотечение приостановилось, бледная Лина недвижно лежала. Фрэнсис сидела у нее в ногах, мысленно поторапливая капитана завести его богом забытое корыто. Он пообещал, что они тронутся в путь с первыми лучами солнца и прибудут в Асуан до того, как Лина умрет. Афаф прикорнула в углу, слегка похрапывая, а Джамиля так и проспала всю ночь на верхней койке. Фрэнсис вышла из каюты. Фредрик и Пер сидели согнувшись на полу. Фредрик без слов последовал за ней. Еще не рассвело, и им пришлось пробираться на ощупь между спящими на палубе телами, пока они не нашли уединенное местечко у перил. Как только Фрэнсис вдохнула полной грудью, голова у нее закружилась, и она стала валиться набок. Фредрик успел ее поймать. Миллиарды звезд на небе не помогали избавиться от клаустрофобии, от впечатления, что их поймали и оставили в ночи, а утро никогда не наступит. Это ощущение появилось, когда она проснулась в поезде и поняла, что совершенно одна, и с тех пор оно ее не покидало ни на секунду. Теперь они потеряли ребенка. Казалось, хуже уже ничего не может произойти. Перекинувшись через перила, она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Хотелось свалиться за борт. Она торчала на пароме посреди огромного водохранилища, и никто не знал, что она здесь.
— Моего ребенка больше нет? — спросил Фредрик.
— Нет.
Рассвет забрезжил у линии горизонта на черном небе. Свет пробивался из-за края Земли, а вокруг Фрэнсис, куда хватало взгляда, расстилалась водная гладь. Тишину прорезали голоса, тела шевелились, расправлялись и толкались, а звуки потянулись один за другим (как потягивается кошка после сна), раскатываясь эхом навстречу рассвету.
Фредрик рыдал. У Фрэнсис не было сил его утешать. Она не спала четыре ночи подряд. Ричард пропал. А теперь это. Она была не в состоянии даже плакать. Хотя так было бы намного легче.
5Когда они добрались до Асуана, Фрэнсис чувствовала себя так, будто только что сдала очень трудные экзамены в университете. Ночь, которая преследовала ее, наконец-то развернулась и скрылась на цыпочках со света. Как только они устроились в «Сад-эль-Али», она взяла Лину за руку и улыбнулась:
— Вот видишь, я же говорила, что все будет хорошо. Вади-Хальфа далеко позади. Ты добралась в целости и сохранности.
— Да уж, как же, в целости.
— Лина, хочу, чтоб ты знала. Фредрик рассказал Перу о ребенке. Это я заставила его.
— Fan ocksa.
— Было бы несправедливо продолжать держать его в неведении.
— Наверное, он очень злится.
— Да, он рвет и мечет. Его взбесило то, что ты чуть не угробила себя, только чтобы оградить его от потрясения.
— Я увела у него мужчину. И я за это наказана.
— Не надо так говорить. Вам троим очень повезло. Вы вместе прошли через это испытание. И все вместе вы вернетесь к нормальной жизни.
Лина кивнула.
— И вот еще что, — поддразнила Фрэнсис, — я бы тоже не смогла сказать «нет» Фредрику в походном душе или где бы то ни было!
Робкая, слабая улыбка коснулась губ Лины.
— Теперь тебе лучше ехать дальше.
— Не говори глупости. Я поеду с тобой в больницу.
— Не надо, со мной все будет в порядке. Tы должна поехать в Каир на поиски того человека.
— Хм-м, ты думаешь, он хочет, чтобы его нашли?
— Не знаю.
Страх, пронизывающий каждое движение Лины в Вади-Хальфе, сменился полным смирением.
— Ты просто обязана его найти. Если ты не сделаешь этого, твои мытарства никогда не закончатся.
— Может, он поэтому так и поступил, зная, что я никогда не хотела, чтобы мое путешествие подошло к концу. — И она начала паковать вещи. — Хорошо, но только при условии, что ты действительно не против. Я поеду, заселюсь в наш отель, приму душ и позавтракаю. А затем навещу тебя в больнице.
— Не надо. Ни к чему это, Фрэнсис.
— Почему?
— Не имеет смысла. Мы ведь никогда снова не встретимся.
— Почему же не встретимся? Все мы встретимся. После всего того, что мы пережили вместе…
— В том-то все и дело. Давай оставим все как есть.
— Но последние три дня мы…
— Да. Именно эти последние три дня я и хотела бы забыть и никогда не вспоминать.
— Лина, но это несправедливо… ты не должна со мной так поступать.
— Спасибо, Фрэнсис, за то, что спасла мою жизнь.
— Да ладно тебе, ты сама спасла свою жизнь. Ну а как же наша дружба?
— Нас связало несчастье.
— Но мы могли бы дружить и дальше. У нас впереди вся жизнь. — Фрэнсис неуверенно улыбнулась. — Неужели тебе неинтересно будет узнать, нашла ли я Ричарда?
— Я знаю точно, что если ты не найдешь его, то судьба тебе подарит кого-то еще в награду за все, что ты сделала для меня.
Фрэнсис пристально на нее посмотрела:
— Ты уверена, что не хочешь продолжить общение?
Лина покачала головой. Вошла Афаф, веселая и шумная. Она взяла Лину за руку и что-то сказала ей ободряющим тоном на арабском, а потом, помахав рукой, нежданно-негаданно ставшая повитухой египтянка ушла, будто вернувшийся в бутылку джин.
— Ничего не поделаешь, — тихо сказала Лина.
Фрэнсис стояла как вкопанная, с косметичкой в руке, но постепенно до нее начало доходить. То, что они пережили, может быть, и было основанием для крепкой дружбы в ее глазах, но для Лины на первом месте стояло не то, что Фрэнсис для нее сделала, а то, что им всем не удалось сделать: спасти ее ребенка. Фрэнсис, сама того не осознавая, стала невольным свидетелем несчастья и навсегда останется в памяти напоминанием о нем. Ей теперь было отведено место в этом акте пьесы, а не в последующих сценах.
Пер постучал в дверь и вошел. Он выглядел намного старше, чем три дня назад. Он о чем-то переговорил с сестрой.
— Подъехала машина скорой помощи, — сказала Лина. — Мне пора.
Она протянула руку Фрэнсис.
— Я никогда не забуду тебя, — прошептала она. — Никогда.
Не в состоянии вымолвить ни слова, Фрэнсис быстро обняла ее, водрузила на спину рюкзак и шагнула в сторону двери. Пер ее остановил и, с полными глазами слез, пожал ей руку и кивнул.
Впервые за последние шесть дней Фрэнсис осталась одна. В номере гостиницы «Абу-Симбел» кондиционер был сломан, а душ работал с перебоями, но все же здесь было прохладно, темно и спокойно. Приняв душ и облачившись в чистую тунику, она позавтракала на балконе. Уже много дней она так не объедалась. Стоило ей сойти с парома на сушу, Египет начел оказывать на нее благотворное влияние. Такое впечатление, будто она сидит в любимом кресле в привычной обстановке. Все выглядело гармонично, может быть, из-за цветовой гаммы: зелень Слонового острова, чистая голубая речная вода, белые паруса фелюг и длинная полоса песчаных дюн на том берегу. А может, это благодаря воздуху без примеси песка и городскому шуму, на фоне которого напряжение снималось само собой. Ее мышцы начали расслабляться — осторожно, будто чувствуя, как уходит опасность, и наконец все ее тело приятно размякло. Настроение заметно улучшалось.
Нил проплывал мимо, сам не подозревая того; фелуги дрейфовали; гостиничный паром курсировал между островом и материком. Туристов кругом было не так много, но по набережной Корниш сновали местные женщины, завернувшись в аббайях и спеша мимо пришвартованных к берегу круизных кораблей. В садике под окнами люди сидели в тени деревьев и угощались кофе, мороженым и газированными напитками. Жизнь в Верхнем Египте текла своим чередом, пока Фрэнсис сидела на балконе, распутывая узелки в своей жизни и в волосах. Наконец, расчесав волосы и освободив тело от въевшейся грязи, она насладилась тем, что ценила больше всего на свете, — уединением. Не надо было ни с кем поддерживать беседу, никто на нее не пялился. Никто ее даже не видел. Она была одна, абсолютно одна, и в этот момент отсутствие Ричарда не очень-то ее трогало. Она почти готова была забыть про него — только бы не было больше скандала, взрыва эмоций, шумной толпы снующих потных тел, толкавшихся около нее с тех пор, как они отбыли из Хартума. Она спала рядом с ними, ела рядом с ними, стояла с ними в очередь в туалет, она обнажила перед ними свое безутешное горе. Теперь же, несмотря на стук лошадиных копыт по Корниш и шум машин, она пребывала в уединении. Река завораживала, притягивала, охлаждала.