— Хочу пить бэнди, пани![5] Вот!
Родни потрепал его за ухо.
— Ну нет, маленький пьянчужка! Немедленно спать!
Айя увела мальчика. Родни налил еще стакан. Мистер Делламэн… Делламэн Великий, комиссар округа, владыка над миллионами душ и главная цель всех женских интриг. На его обеденный сервиз смотрели, как на Святой Грааль. Это сравнение доставило Родни злое удовольствие. Как и все мужчины в Бховани, он недолюбливал Делламэна, и, как и все, не мог сказать почему.
Джоанна, не переставая болтать, снова склонилась над пяльцами:
— Я слыхала, Виктория де Форрест собирается быть в бордовом. Это просто неприлично!.. Миссис Камминг клянется, что видела, как вчера — в три часа дня! — у манежа Шестьдесят второго капитан Хедж держал Викторию за руку. Она уверяет, он прямо-таки гладил ее руку. Он такой необузданный, а она совсем созрела. Какая жалость, что ее отец не женится второй раз — это пошло бы ей на пользу…
Родни сонно кивал; мысли катились по привычной колее. В следующую пятницу — парад… Куда, Господи ты Боже мой, сипай Мангларам мог задевать свой штык?… Когда же полк получит из Дум-Дума винтовки нового образца?… понадобятся новые патроны… новая строевая подготовка…
Он задремал. Высокий мужчина лет тридцати, черноусый, с глубоко посаженными глазами. Мускулы на правой руке напряглись — с такой силой он сжимал подлокотник кресла; левая рука вяло свисала. Лицо поражало тем же сочетанием покоя и порыва: волевой подбородок и чувствительный рот, прямые черные волосы и нос с горбинкой. Пламя камина придавало дочерна загорелой коже бронзовый оттенок и скрадывало морщинки в уголках глаз. Огонь затрещал, и тут же мужчина открыл голубые глаза, холодные и настороженные. Все было тихо. В гостиной бесшумно горел камин. Глаза потускнели, краешки рта дернулись вниз. Теперь через Хребет путешествовали только деревенские жители да бродяги. Исчезли князья, не стало охотников и никуда не скакали гонцы с опасными поручениями. Шел последний день 1856 года. В Индии царил безмятежный мир. Моголы ушли, Клайв давно умер. Родни снова задремал.
гл. 2
Она сидела в коляске напротив него закутанным ворохом жемчуга и золота, и ее необъятные юбки заполняли все сиденье. На фоне ночного неба покачивалась голова кучера. Запряженная в коляску кобыла всхрапывала — ночной воздух холодил ей ноздри. Во влажном тумане около караульной Восемьдесят восьмого полка Бенгальской туземной пехоты мерцали лампы. Вдоль здания медленно прохаживались часовые. Красные мундиры и смуглые лица почти не просматривались сквозь туман, зато резко проступали белые поясные ремни, обшлага и воротники. Напротив неясно вырисовывались на фоне звезд громады суда и тюрьмы. В сотне ярдов от них поблескивали огни в темной груде комиссарского бунгало, и желтые дорожки ложились на траву и кусты окружавшего его сада. В тени каменных ворот стояли, опершись на пики, два сторожа.
Колин, упряжная кобыла, равнодушно трусила мимо всех этих символов величия Достопочтенной Ост-Индской Компании. Родни родился и жил в ее владениях, но все равно у него захватывало дух, когда он думал о том, какой власти сумели добиться английские купцы, сделавшиеся владыками владык. Двести сорок восемь лет назад их посланник явился в Агру и смиренно молил Великого Могола о разрешении построить торговую факторию на берегу моря. Сто лет назад они угодничеством добивались милости правителя Ауда. А теперь, благодаря удаче и напористости, храбрости и неусыпному коварству, они так расширили свои владения, что одно только Бенгальское Президентство тянулось на семнадцать сотен миль от Бирмы до Афганистана, и на семь сотен миль от Гималаев до Нербудды.
Два остальных Президентства, Бомбейское и Мадрасское, поглотили остальную часть Индии. Наследнику Моголов выплачивали пенсию, правителю Ауда больше нечем было править.[6] Карту Индии заливал алый английский цвет, и лишь изредка попадались пятнышки желтого, обозначавшие туземные княжества. С позволения англичан эти княжества решали свои дела сами, но им запрещалось заключать союзы как между собой, так и с иноземными державами.
Компания превратилась в причудливую смесь торгового дома и правительственного учреждения. Она подчинялась английскому правительству в Лондоне. Она торговала и заключала договоры. Она чеканила монету, издавала законы, собирала налоги и судила как гражданские, так и уголовные дела. Она поддерживала гражданский мир — и вела войны от Китая до Персии. Главный ее представитель в Индии, генерал-губернатор, напрямую и почти неограниченно правил ста миллионами подданных, и вдобавок косвенно распоряжался миллионами жизней в туземных княжествах. Стоило генерал-губернатору заговорить, и самая большая наемная армия в мире выступала, чтобы добиться повиновения его воле.
На самом деле генерал-губернатору подчинялось три армии — каждое Президентство имело свою собственную. Всего в них числилось 38000 английских и 348000 туземных солдат и 524 полевых орудия.[7] В полках, созданных Достопочтенной Ост-индской Компании и состоявших на ее службе, служили туземные солдаты, сипаи, под командованием английских офицеров. Компания содержала в каждом Президентстве и чисто английские полки, но большинство белых солдат в Индии служили не Компании, а Короне — в полках, состоявших на королевской службе. Английское правительство на время сдавало такие полки в наем Компании, обычно, когда они направлялись в другие заморские колониальные владения.
Родни невесело улыбнулся. Колин и сама была символом — деревенская упряжная кобыла, безмятежно трусящая по дороге, в незапамятные времена проложенной индийскими рабами и отремонтированной и поддерживаемой в хорошем состоянии английскими инженерами. Беззаботно стучали копыта — тук-тук, тук-тук — для Колин не существовало призраков Моголов, охотников в парче, маратхских всадников,[8] не существовало веков грабежей и разрухи, что пронеслись над этой дорогой. Впрочем, теперь всюду царило спокойствие — страна была замирена сильной рукой. На запад от Калькутты укладывали железную дорогу, на просяных полях вставали телеграфные столбы, реки перекрывались дамбами.
Как странно — можно ненавидеть изгнание, и любить страну, в которую изгнан. В жилах его текла чистейшая английская кровь. Не поколения ли Сэвиджей, трудившихся и любивших в изгнании, передали ему это чувство Индии? Где-то на севере, за далекими морями лежала Англия… Он поглядел на мерцающие звезды и вздохнул.
Джоанна спросила:
— В чем дело? Ты что, забыл что-то дома?
— Да нет. Просто вспомнилось, как хрустел под ногами снег, когда матушка везла меня в Чартерхаус[9] после первых рождественских каникул. А потом в Аддискомбе[10]… Звезды в Англии мерцают каким-то морозным светом. Здесь не так. Хотел бы я — хотел бы я заработать много денег и немедленно выйти в отставку — а, может быть, и нет. Не знаю.
Она положила руку ему на запястье.
— Родни, почему бы тебе ни перейти на гражданскую службу? Мистер Делламэн мог бы дать тебе рекомендацию, хотя ты не очень-то с ним любезен. Или перевестись в штаб? Им гораздо больше платят.
— Возможно.
Так, чтобы она могла иметь больший вес в англо-индийском обществе. Ее никакими силами нельзя было бы заставить отказаться от этой жизни, чтобы стать в Англии обычным ничтожеством из среднего класса. Сам он не хотел расставаться с полком и сипаями. Год за годом он дожидался, чтобы для него нашлось великое дело. У его отца такое дело было. Мало кто в Англии слыхал о том, как была искоренена секта тугов — религиозных убийц и грабителей. Но те десять тысяч путешественников, которые до появления Вильяма Сэвиджа каждый год бесследно исчезали на дорогах, теперь благополучно возвращались домой. Быть может, и на его долю выпадет нечто подобное, нечто столь же нужное.
Коляска свернула на поворот к Клубу, и он выпрямился на краю сиденья, потирая руки в белых перчатках, чтобы согреть их. С веранды свисали китайские фонарики, а сквозь закрытые окна слышалась ритмичные звуки струнного оркестра.
5
«Пани» — «вода» на хинди. Робин, как и все английские дети в Индии, думает на хинди и переводит мысли на английский.
6
Аннексия Ауда в 1856 году стала одной из причин Мятежа, так как значительная часть сипаев происходила из этого княжества. Осада английской Резиденции в столице Ауда — Лакхнау — самая героическая страница в истории Мятежа (разумеется, английской).
8
В XVIII веке, после ослабления империи Моголов, в долине Ганга возникла маратхская конфедерация из пяти княжеств под формальным главенством Пешвы из Пуны. Конфедерация была уничтожена англичанами в результате трех англо-маратхских войн (1775–1782, 1803–1805 и 1817–1818 гг.). Основная часть территории была аннексирована Компанией, у вассальных маратхских князей остались лишь небольшие владения.