— Конечно, ступай!
Мальчик бросился к лошади, спотыкаясь об игрушечную саблю. Рани медленно наклонила голову, поднесла ко лбу сложенные руки, и нагнулась, чтобы коснуться колена и ступни Родни. Голос ее дрожал:
— Мой повелитель, ты ранен.
Он поднял ее и мягко сказал:
— Ничего серьезного. Но скажи мне, что случилось? Как вы двое оказались здесь совсем одни?
Безмолвная буря рыданий стерла с ее лица все следы страстей. Она заговорила как женщина, читающая длинную и скучную историю:
— Мы приплыли сюда прошлой ночью на лодке — мы вдвоем, новый командир моей охраны, его помощник, главный жрец, моя личная прислужница и другие. Сегодня столетняя годовщина битвы при Плесси. Было пророчество, что господство англичан продлится сто лет и будет сломлено на поле битвы. Сегодня первый день новолуния. Это хорошая примета. Сегодня первый день дождей, день явления Вишну. Как мы могли потерпеть поражение? Мы переправились через реку, чтобы оказать особую честь гондварским полкам. Ночью они должны были восстать и уничтожить англичан. И мы собирались переправить слонов. И тогда он, мой малыш, вошел бы в город первым, сопровождаемый ими. В полдень он был бы провозглашен раджей Кишанпура, влыдыкой Гондвары, наместником Нербудды, князем гор Синдхия, повелителем вод Кишана, и Кена, и Бетвы.[140] Это все наши старинные владения.
Дождь размазал по ее лицу краску, которой были подведены ресницы и брови. Она переступила с ноги на ногу, и под ее тонкими шлепанцами зачавкала грязь.
— Но когда остальные увидели, чем закончилась битва, они тайно от меня взяли лодку и уплыли. Они знали, что я не отступлюсь. Измена, двойная измена — потому что гондварские полки сражались против нас. Мы знали, что нам не взять переправу. Ее должны были нам сдать.
— Бенгальские полки не сражались ни на чьей стороне, Шумитра. Прошлой ночью их разоружили, а Гирдхари Лалла расстреляли из пушки.
Она вздрогнула:
— Это все ты, и эта бледная немочь. Только ты и мог догадаться… А уланы?
— Были верны соли, которую ели.
— Верны своей измене!
— Верны самим себе. Теперь это не важно. Шумитра, тебе надо сдаться. Твое войско погибло…
— Я соберу еще одно!
— Чтобы плодить новых вдов? Лалкот больше не будет тебя поддерживать; другие князья тоже не станут вмешиваться. И сикхи не станут, если вообще собирались.[141] Все зависело от этого сражения — они наверняка говорили тебе об этом во время охоты на тигров. Сражение проиграно. Твои собственные подданные ненавидят тебя. Они помогали нам всем, чем могли. Как ты думаешь, как могли я, две женщины и ребенок преодолеть сотни миль по твоим владениям и добраться до Гондвары — больные, беспомощные, голодные и без гроша? Пролито слишком много крови. Раньше я думал, что знаю, что надо Индии. Теперь я так не думаю. Я не знаю, кто должен это решать — так много у нее голосов. Бедняками руководит невежество и нищета, такими, как ты — зависть, нами… не знаю. Но одно я знаю точно — и ты, и твои кровавые козни, из-за которых все это началось — это надо прекратить. Твоя армия уничтожена; и ты погубила мой полк. Если бы я мог, я заставил бы тебя пойти посмотреть на то, что от него осталось…
— Перестань! Перестань!
— И это еще не самое худшее. Люди — и белые, и черные — превратились в диких зверей. Серебряный гуру это предвидел. Индия никогда не оправится от ненависти, и чем дальше, тем будет хуже. Может, возникнет и что-то новое и лучшее — Бог знает. Но тебе надо сдаться. Мы с Кэролайн можем подтвердить, что ты не виновата в резне в крепости. Ты больше никогда не будешь править Кишанпуром, но твой сын еще сможет — если ты поможешь нам, пока мы нуждаемся в помощи. Долго это не продлится.[142]
Подчиняясь натиску его слов, она затихла, и он увидел, что она не изменилась. По-прежнему свет и тень, буря и покой, любовь и ненависть мгновенно сменяли друг друга, и все отличались беспредельной силой, и выражались в каждом ее движении и слове. Она сказала:
— Ты позаботишься о моем сыне?
Он не поверил своим ушам.
— Да, о моем сыне, о радже, который стоит и ест чапати из рук лишенного касты туга! О радже Кишанпура, влыдыке Гондвары, наместнике Нербудды, князе гор Синдхия, повелителе вод Кишана, и Кена, и Бетвы!
Ее била крупная дрожь. Родни медленно ответил:
— Я позабочусь о нем, если ты этого хочешь. Я воспитаю его вместе с собственным сыном. Мы с тобой никогда не понимали друг друга, но у них все может быть по-иному. Может, это и нужно.
— Обещай мне! Потому что другой надежды для него нет. Я знаю, все, что ты сказал о восстании — правда. Вы победите, нас уничтожат. Великое дело было проиграно вчера на закате — из-за тебя. И сегодня утром — из-за нескольких улан.
— Они были выше любого дела, — спокойно перебил он. — Они сделали только то, что должны были, чтобы жить в мире с самими собой.
Она взмахнула руками.
— Но восстание будет продолжаться до тех пор, пока я и те, кто последовал за мной, не будут стерты с лица земли. Для меня нет иной судьбы. Мой повелитель, я не могу отступить, чтобы выжить и превратиться в укутанную в шелка и обвешанную алмазами куклу. Все уже решено и мои дни сочтены. Я вижу свою дорогу и знаю, куда она ведет. И никто не возьмет меня в плен, чтобы привязать к пушке, и чтобы английские солдаты впивались в мое тело своими голубыми глазами — охх! — как будто небо глядит сквозь глазницы — как у тебя.
Она остановилась и закончила единым выдохом:
— Я так тебя ненавижу и так люблю!
От прерывистого дыхания ее груди высоко вздымались. Она распахнула объятия, рванулась вперед и прильнула к нему всем своим мокрым телом:
— Мой повелитель, ты понимаешь? Ты тоже испытал подобное? Я горда, а ты любишь эту бледную немочь. Убей меня.
Когда она прижалась к нему грудью, руку на перевязи пронзила острая боль. Он охнул и оттолкнул ее. Она отпрыгнула назад, с горящими глазами и поджатыми в бешенстве губами, и вскинула пистолет, чтобы выстрелить в него. Потом до нее дошло; лицо у нее смягчилось, и она открыла рот, чтобы заговорить.
Но прежде, чем она произнесла хоть слово, Родни крикнул:
— Эй, Пиру! Сюда!
Он сунул ей в руки поводья, и помог Пиру закинуть ее не сопротивляющееся тело в седло. Он поднял голову, и под струями дождя прокричал:
— Скачи! В тридцати милях вверх по реке есть еще одна переправа. Скачи! Прощай — и я обещаю!
Она посмотрела сначала на него, потом на сына, пока большой жеребец хрипел и ржал под седлом. Потом собрала поводья и галопом поскакала к реке. Родни закричал и бросился за ней. Понукая коня, она взлетела на высокий берег и прыгнула в глубокие, быстрые воды. Завеса тумана и дождя разошлась на мгновение, и он увидел, как плывет по реке ее темная макушка. А потом она исчезла, и он не видел ничего, кроме бурной реки, и не слышал ничего, кроме шелеста дождя. Он повернулся на каблуках и пошел прочь.
Прямо перед ним смуглый мальчуган в ослепительных одеждах ехал на плече Пиру. Он бил Пиру кулачками по голове и кричал:
— Вперед! Ты — мой слон! Я — твой князь! Почему мама прыгнула в воду?
Пиру подобострастно отвечал:
— Ваше Величество, сиятельный князь…
Если станет известно, как было дело, его могут разжаловать. Или даже расстрелять. Придется сочинить для генерала какую-нибудь историю, а сэр Гектор — человек умный и проницательный. Коня может вынести на отмель у переправы, всем напоказ — как и Шумитру Лакшми Раван, правительницу Кишанпура, женщину, благоухавшую мускусом и сандалом, и пламеневшую доблестью.
Но он дошел до предела своих сил. Он должен отдохнуть, и пусть буря Великого Бенгальского мятежа продолжает бушевать там, где хочет. Он боролся с собой, и обрел себя. Он боролся с врагами, которые оказались друзьями, и победил — и потерпел поражение. Он боролся с Кэролайн, и потерпел поражение — и победил. И теперь он шел к ней, чтобы она приняла его капитуляцию, — вытянуться у ее ног и заснуть. Он немелодично засвистел и зашагал быстрее, растворяясь в завесе дождя.
140
В отличие от Кишана, реки Кен и Бетва действительно существуют — это южные притоки Джамны (Ямуны).
141
Сикхи не собирались. Они приняли самое активное участие в подавлении мятежа, сводя счеты со старыми врагами — бенгальскими сипаями. Сикхские солдаты стали основной опорой новой, королевской армии, созданной после Мятежа.
142
Мятеж продлился еше полтора года. Сипаи сражались героически, но, уничтожив своих офицеров, оказались совершенно беспомощны и тактически, и стратегически. В сентябре 1857 года бригадный генерал Арчибальд Уилсон взяли Дели (в течение четырех месяцев сорок тысяч сипаев героически отбивали атаки пяти тысяч англичан), в ноябре генерал-майор сэр Генри Хэвлок смог прорваться в Лакхнау и эвукировать гарнизон, но окончательно Лакхнау был взят генерал-майором сэром Колином Кэмбеллом только в марте 1858 года. К маю 1858 года сэр Хью Роуз завершил кампанию в Центральной Индии. Мятежники были оттеснены в предгорья Гималаев, где их добивали еще примерно полгода. В ноябре 1858 года Достопочтенная Ост-Индская компания была ликвидирована, а управление Индией перешло Короне. Генерал-губернатор лорд Каннинг превратился в вице-короля Индии. Индийские полки компании вошли в состав Королевской армии. Доля английских войск в Индийской армии была увеличена до одной трети, артиллерийские полки сделаны только английскими. Солдат для индийских полков стали набирать преимущественно в Пенджабе и Непале. В следующем романе — «Лотос на ветру» — Робин Сэвидж служит в возрожденном Тринадцатом стрелковом полку, который теперь является, во-первых, королевским, а во-вторых, чисто гуркхским.