Итак, на сегодняшний день она — полевой агент Миннесотского бюро криминальных расследований, одного из лучших правоохранительных агентств на Среднем Западе. Одна из одиннадцати полевых агентов в штате, всего-то. И единственная женщина. Первая женщина, разбавившая тестостерон в рядах полевых агентов Бюро криминальных расследований. Кто-то где-то, вероятно, гордился ею, но Меган сомневалась, что это чувство распространится на мужские бастионы правоохранительных органов отдаленных районов штата. Феминистки назвали бы ее пионером. Другие использовали бы слова, убранные из стандартных словарей по моральным соображениям.
Меган называла себя копом. Ее тошнило от дискуссий на тему полового различия. Она закончила все необходимые курсы, прошла все тесты — и в классе, и на улицах. Она знала, как держать себя в руках, как обращаться с любой стреляющей штукой на свете. Она полностью отработала часы патрулирования, заработала свои нашивки детектива. Она провела немало часов, выполняя штабную работу, и дважды принимала участие в задержаниях. И вот ее время пришло.
Лео Козловски, пятидесятитрехлетнего агента из Оленьего Озера, сразил сердечный приступ. Тридцать лет пончиков и дешевых сигар наконец доконали его, и бедный старина Лео уткнулся лицом в тарелку послерождественских шведских фрикаделек в кафе «Скандия».
Когда весть о его смерти разнеслась по лабиринтам офисов штаб-квартиры, Меган почтила минутой молчания память Лео, а затем подала еще одну докладную записку суперинтенданту, представляя свое имя для рассмотрения на этот пост. Когда день для принятия решения приблизился, а она не услышала ничего ободрительного, Меган собрала всю свою волю в кулак, взяла послужной список и отправилась в офис специального агента, возглавлявшего региональное отделение Сент-Пола.
Брюс Де Пальма запел старую песню, которую ей приходилось слышать уже не раз. Что все полевые агенты — мужчины. Все шефы и шерифы, с которыми они должны работать, тоже мужчины. Детективы и офицеры, входящие в их сеть, тоже почти все мужчины. Нет, это не дискриминация, это реальность.
— Хорошо! Вот здесь тоже все реальное, Брюс, — сказала Меган и хлопнула папкой с документами по столу, прямо по его регистрационной книге. — У меня больше следственного опыта, больше учебной практики и протоколы задержаний лучше, чем у кого-то еще в списке на это назначение. Я прошла курсы агента в академии ФБР, и я могу отстрелить член у крысы с двухсот метров. Если я не пройду снова только потому, что у меня есть грудь, ты будешь слушать мой вой всю дорогу до отдела местных новостей в «Пионер пресс».
Де Пальма нахмурился. У него была внешность «а-ля Никсон», которая не добавляла ему любви прессы. Меган представила, как в голове начальника прокручивается сцена, где репортеры называют его «уклонистом», который «отказывается от всякого сотрудничества», в то время как камеры сфокусированы на его глубоко посаженных бегающих глазках.
— Это — шантаж, — сказал он наконец.
— А то! Дискриминация по половому признаку. Я хочу это назначение, потому, что я — чертовски хороший полицейский, и потому, что я заслуживаю его. Если я получу должность, но с чем-то не справлюсь, ты можешь выкинуть меня, но дай мне шанс попробовать.
Де Пальма плюхнулся в кресло и сжал пальцами подлокотники. Сутулый, с костлявыми плечами, цепляющимися за уши, он своей позой напоминал стервятника на шесте. Тишина нависла над ними. Меган стояла на своем и выдержала его пристальный взгляд. Она ненавидела опускаться до угроз; она хотела работу по заслугам. Но она знала, что старший офицер становится особенно пугливым от таких слов, как «преследование» и «сексуальное домогательство». Он все еще страдал от обвинения, которое несколько сотрудниц предъявили общительному суперинтенданту несколько месяцев назад. Возможно, она сейчас рисковала, но простого напоминания могло хватить, чтобы заставить Де Пальму обратить на нее внимание.
Де Пальма снова нахмурился, подбородок задрожал, он сильно сжал зубы.
— Пойми, там — как в сообществе бывших однокашников. Такое сообщество имеет важное значение для успешной полицейской работы. Как ты думаешь вписаться в него, когда все остальные знают, что ты — не «свой»?
— Я заставлю их увидеть во мне «своего».
— Всякий раз, обернувшись, ты будешь видеть только каменную стену.