Бандера и Оберлендер предлагали националистам:
«Собрать персональные данные обо всех выдающихся поляках и составить черный список. Составить список всех выдающихся украинцев, которые в определенный момент могли бы пробовать вести свою политику».
Злодейская инструкция составлялась в Кракове как раз в то время, когда гитлеровцы, захватившие старинный польский город, чудовищно надругались там над польской интеллигенцией.
6 ноября 1939 года научные работники и профессура Кракова были созваны в здание древнего Ягеллоновского университета якобы на доклад обер-штурмбанфюрера СС и будущего шефа гестапо Генриха Мюллера.
Худощавый, невысокого роста гестаповец, одетый в серый френч, черные бриджи и высокие сапоги с жесткими задниками, выйдя на трибуну, окинул острым взглядом собравшихся седовласых ученых старинного польского университета и сказал:
«В наших концентрационных лагерях у профессоров Кракова будет вполне достаточно времени для того, чтобы обдумать свои грехи против Германии и немецкого народа!»
Вслед за этой циничной фразой, как бы навеянной евангелием Гитлера — «Майн кампф», во всех дверях появились гитлеровцы. Они арестовали свыше ста восьмидесяти ученых, преимущественно людей старшего возраста. Значительная часть из них погибла в лагерях, в том числе и в застенках Заксенхаузена.
Арест краковской профессуры был для украинских националистов наглядным уроком, как лучше всего угождать своим немецким хозяевам. Они стали заносить в свои «черные списки» знакомых им понаслышке и лично профессоров Львова, одного из первых советских городов, который предполагали захватить немецкие войска.
«Черные списки» ОУН были переданы Степаном Бандерой Теодору Оберлендеру.
Теодор Оберлендер, капитан абвера, и профессор теологии Ганс Кох, Георг Герулис и другие опытные гитлеровские разведчики, под команду которых попали шайки убийц, следуя за наступающими частями гитлеровской армии, были готовы в любую минуту приступить к очистке территории Западной Украины от нежелательных элементов.
Эта главная «боевая» задача немецких специалистов по Украине сейчас всячески затушевывается и скрывается верными и послушными наймитами тогдашнего рейха — украинскими националистами и клерикалами.
«Наши связи с немецкой армией частично охраняли организацию украинских националистов, ее членов и деятельность от гестапо,— вынужден был признаться 5 мая 1960 года в Нью-Йорке один из самых кровавых бандеровских палачей — бывший начальник службы безопасности Бандеры Мыкола Лебедь.— Для немецкой же стороны деятельность ОУН имела ценность в планах на будущее, то есть на случай конфликта с СССР».
Из этого признания, сделанного под напором фактов, можно себе ясно представить ту гнусную роль, которую сыграли украинские националисты во второй мировой войне и играют за рубежом сейчас.
...Среди лиц, курировавших украинских националистов и немецких карателей после захвата Львова, была одна зловещая фигура — высокий, светловолосый гауптштурмфюрер СС, с лицом, опухшим от постоянного употребления алкоголя. О нем нам неоднократно рассказывали дворники и жители домов, расположенных поблизости от Вулецких холмов. Долгие годы я не мог узнать фамилию этого кровавого палача, но по описаниям людей, видевших его во время львовских экзекуций, знал его так, словно сам побывал у него в руках.
...Чудом уцелевший в ту страшную ночь, когда расстреливали львовскую профессуру, известный педиатр, а сейчас польский академик, профессор Францишек Гроер так рассказывал мне о своей первой встрече с этим гитлеровским офицером 3 июня 1941 года, когда профессора привезли вместе с другими учеными в бурсу Абрагамовичей:
«Меня ввели в комнату, имевшую вид канцелярии. Она была хорошо освещена. За столом сидел тот самый офицер, который меня арестовал, а возле него стоял очень высокий и крепко сложенный офицер СС со зверским, вспухшим лицом, как показалось мне, не совсем трезвый и похожий на начальника. Он сразу же подскочил ко мне и, угрожая кулаками, заорал хриплым голосом:
«Собака проклятая, ты немец, а изменил своему отечеству и служил большевикам! Я убью тебя за это здесь же, на месте!»
Я отвечал сначала очень спокойно, но затем, видя, что меня не слушают, громче,— что я совсем не немец, а поляк, несмотря на то, что я окончил немецкий университет, был доцентом в Вене и говорю по-немецки...»
Вскоре после этого высокий офицер, переговорив с другими немцами, приказал Гроеру выйти во двор, гулять там, не производя впечатления арестованного, и лишь после окончания полицейского часа пойти домой. Прохаживаясь по двору, чудом избежавший смерти Гроер видел собственными глазами, как проводили на расстрел одну за другой группы избитых ученых.
В одном из них Гроер узнал Станислава Мон-чевского. Вслед за этой группой вышел и начальник с опухшим лицом, который меня допрашивал. Он сказал нарочито громко часовым, кивая на арестованных: «А эти пойдут в тюрьму». У меня создалось впечатление, что слова эти были сказаны исключительно для моего сведения. Подойдя к группе прислуги, начальник спросил:
«Здесь кто? Все прислуга?»
«Нет, я учительница!» — ответила Кетти Демкив и шагнула вперед.
«Учительница? — спросил начальник.— Тогда марш под стенку!» — И он присоединил ее к группе стоящих у стены ученых...»
...Живущая в городе Эльблонг, в Польше, Елена Кухар вспоминает вместе со своим мужем Каролем Кухар ночь с 3 на 4 июля 1941 года, документально подтверждая:
«В 1941 году мы жили по улице Малаховского, 2, во Львове, поблизости от тропинки, ведущей от бурсы Абрагамовичей в лощины, разбросанные между Вулецкими холмами. Около четырех часов утра 4 июля нас разбудили залпы. Минуту спустя услышали одиночные револьверные выстрелы. Мы подбежали к окну, выходящему на луга и лощины, спускающиеся к Вулецкой улице. Увидели, что все пространство над одной лощиной окружено солдатами в немецких шлемах. От наших окон они были отдалены на пятьдесят — шестьдесят метров. Солдаты окружали группу одетых в штатское людей. Еще раньше мы увидели стоящих пониже, в оврагах, под лугом, около десяти солдат с автоматами наготове. На соседнем холмике возле этих солдат стояла небольшая группа офицеров в фуражках в свободных позициях. Окруженные на лужайке люди, одетые в штатское, были построены рядами по шести. Среди них была одна женщина. В группе было около тридцати человек. По знаку снизу одного из офицеров (низкий ростом, подал знак стеком) два солдата стали провожать очередную группу из шести человек. Их провели мимо оврагов и поставили перед отрядом, производившим экзекуцию. Обреченные становились лицом к отряду. Раздался громкий немецкий окрик, очевидно команда. Обреченные повернулись и сняли головные уборы. Во время экзекуции очередной шестерки один человек не снял шапку. Офицер, командующий расстрелом, подошел и стеком сбил головной убор. Привели на расстрел шестерку, в которой находилась женщина. Как только гитлеровцы подняли автоматы, она поцеловала стоящего рядом мужчину в голову...
Спустя полчаса после экзекуции, добавляет Елена Кухар,— я услышала разговор под окном и выглянула через занавеску. Под окном стояли четыре офицера. Они смотрели по направлению места экзекуции и поглядывали на наш блок. Я подумала немножко позже, что они уже ушли, и выглянула через двери балкона. В эту минуту один из офицеров, которому остальные оказывали знаки особого уважения, поднял голову ^ и наши взгляды встретились. Смотрел на меня мгновение. Я отшатнулась. Боялась, что могут прийти к нам в дом: ведь мы видели экзекуцию.
Пересеченные оврагами и лощинами взгорья над Вулецкой глинистые, даже летом здесь всегда можно было запачкать обувь. На свежей глине, засыпавшей могилу, еще долго виднелись следы крови...» (Уже осенью 1943 года, после разгрома Шестой армии Паулюса у берегов Волги, гитлеровцы стали поспешно прятать следы своих совершенных ранее преступлений. По приказу Гиммлера этой работой в «Генеральном губернаторстве» руководил штандартенфюрер СС Блебель. Этой цели в провинции «Галиция» служила так называемая «Бригада смерти». или «зондеркоманда-1005», набранная из последних узников Яновского лагеря смерти, во Львове. 8 сентября 1943 года, глухой ночью, при свете прожекторов, участники «бригады смерти» откопали тела львовской профессуры из двух могил на Вулецких холмах, перевезли их в Лисеничский лес и на следующий день сожгли.