От таких разговоров меня стал пробирать холодок по спине, и я заметил, что остальные часто поглядывают через плечо в темноту. И тут Маша вдруг сказала:
- А вот интересно: кто-нибудь согласится на спор пойти ночью на кладбище?
- На какое кладбище? - спросила Фая.
- Да ведь тут оно одно. Что за рекой. Юра, ты бы пошел?
Юра помолчал.
- Честно? Нет, не согласился бы. Я, конечно, понимаю, что покойники из могил не встают, привидений не бывает, но... Нет, не пошел бы.
Фая передернула плечами.
- Ввввв! За миллион не пошла бы.
- А я бы... я бы и мимо побоялась пройти, - сказала Нюша.
- Игнат, а ты? - спросила Маша, и тот неторопливо, как бы в раздумьи ответил:
- До мая месяца, пожалуй, пошел бы, а после того, как там Нина Климова удавилась - нет. Духа не хватило бы.
Пока Маша производила этот опрос, во мне созревала отчаянная мысль: вот единственный случай не только обратить на себя внимание Маши, но и удивить ее, возвыситься в ее глазах, стать настоящим героем! И как только Маша перевела глаза на меня, я произнес дребезжащим от волнения и таким громким голосом, что из ближайшего куста выпорхнула какая-то птица:
- А я бы пошел! И... и пойду.
- Пойдешь? - переспросила Маша.
- Пойду. И не на спор, а просто так. Только не в полночь, потому что родители не пустят, а вот примерно в такое время.
- И сейчас пойдешь? - спросил Юра.
- Нет, сейчас не пойду, потому что невозможно будет проверить, был я там или нет.
При свете луны я увидел, что теперь полностью овладел вниманием Маши. Мы сидели напротив друг друга. Она перекинула метелочку волос с груди на спину, положила локти на стол и слегка подалась ко мне.
- Так что же ты предлагаешь?
Я старался говорить негромко, но мой голос не слушался меня и звенел.
- Очень просто. Завтра днем мы все идем на кладбище, и ты при свидетелях прячешь там в каком-нибудь месте записку. А вечером, когда стемнеет, вы переправляете меня на тот берег и подождете около церкви, а я схожу на кладбище и принесу эту записку.
- И не побоишься? - спросила Маша.
- Может, и побоюсь, а все равно принесу, - гордо ответил я и вслух припомнил вычитанную где-то фразу: - Храбрый не тот, кто ничего не боится, а тот, кто умеет побороть свой страх.
- Думаешь, что поборешь? - спросил Игнат.
- Поборю. Со мной такое уже бывало. - Тут я приврал.
Вдруг Юра, сидевший рядом со мной, протянул через стол руку Маше.
- На что спорим, что Димка записку не принесет? До кладбища, может быть, дойдет, а искать записку - у него пороха не хватит.
Маша посмотрела на меня.
- Ну, ты как? Думаешь, хватит пороха?
- Конечно хватит, - небрежно ответил я.
Маша вложила свою руку в Юрину ладонь.
- Знаешь, на что спорим? Если ты проиграешь, ты будешь в течение часа ходить по деревне и говорить каждому встречному: "Здравствуйте! Я недоверчивый дурак". А если я проиграю, я буду говорить: "Здравствуйте! Я доверчивая дура".
- Идет! - согласился Юра. - Игнат, разними!
В тот вечер я долго не мог уснуть. Меня распирало от сознания моего великого торжества. Мне вспоминалось, с каким вниманием Маша впервые за несколько месяцев смотрела на меня при лунном свете, вспоминалось, что она теперь разговаривала со мной не просто как с равным, а как с человеком, достойным особого внимания. О кладбище я почти не думал. За эти недели мне пришлось несколько раз пройти через него, потому что за ним тянулся лес, куда мы ходили по ягоды и по грибы. Проходили мы там всегда днем и, как правило, всей нашей компанией, и я не видел в нем ничего страшного. Теперь я сознавал, что ночью мне там будет не по себе, но это казалось пустяком по сравнению с таким прекрасным моментом: я возвращаюсь к ожидающим меня ребятам, бесстрастный, невозмутимый, вручаю Маше записку и произношу только два слова: "Вот! Получи!"
Аллея, ведущая к кладбищу, была длиной метров в полтораста, и здесь было какое-то удивительное сказочное освещение. Кроны старых лип почти смыкались над нашими головами, но солнце пробивалось сквозь листву, покрывая немощеную, но ровную дорогу множеством золотистых пятнышек. Мои спутники были одеты по-разному: на Маше была синяя юбка и голубая кофточка, на тонконогом Юре - коричневые шорты и полосатая с короткими рукавами рубашка навыпуск, на плечистом Игнате - грязно-белая майка и серые брюки, на Фае с Нюшкой - одинаковые ситцевые платья, розовые с белым горошком, - и при всем этом мне казалось, что все одеты почти одинаково, потому что все были, как и дорога, покрыты бесчисленными солнечными зайчиками. На дороге эти зайчики лишь слегка шевелились, потому что ветер колебал листву, но мы шагали, мы двигались, и от этого десятки зайчиков непрерывно ползали по каждому из нас - по голове, по плечам, по спине...
- Сейчас тут очень приятно прогуливаться, - сказал Юра. - А вот каково будет Димке идти здесь вечером в потемках!
- Дим, а Дим! - проговорила Фая. - А у нас тут на кладбище один отравленный грибами лежит. Игнат, ты не знаешь, бригадиру Шатову вскрытие делали перед тем как похоронить?
- Вроде не делали, - сказал Игнат.
- Вот то-то и оно! - продолжала Файка. - Может, его тоже живьем похоронили, и он теперь перевернутый лежит.
- А ну-ка, довольно вам! - прикрикнула Маша и обратилась ко мне: - Ты не слушай их. Они тебя нарочно запугивают, чтобы ты струсил и не пошел.
- Ну, и пусть запугивают, - сказал я беспечным тоном, хотя у меня что-то немножко съежилось внутри.
После окрика Маши Юра, Игнат и Файка перестали меня пугать, но ненадолго. Аллея кончилась у самых ворот кладбища, створок на них не было, просто два невысоких столба, а на них перекладина с деревянным крестом. Тут Игнат остановился.
- Вот гляди, - сказал он мне. - Здесь Нина Климова удавилась.
- Ага, - подтвердила Фая. - Она из дому маленькую лестницу принесла.
- А потом спрыгнула, - закончила Нюшка.
- А где ее жениха могила? - спросила Маша.
- На том конце кладбища, - ответил Игнат. - Там не повесишься; ни единого деревца.
Мы постояли немного, поговорили о самоубийце. Юра и Маша сказали, что эта Климова, должно быть, помешалась, если задумала покончить с собой именно здесь да еще тащить из дома лестницу. Игнат подтвердил, что она после смерти любимого была "какая-то не в себе".
- А где ее самою похоронили? - спросил я.
- Там где-то. - Игнат махнул рукой вправо. - Самоубийц на кладбище нельзя хоронить. Их за оградой кладбища зарывают.
По обе стороны от ворот тянулась полуразвалившаяся ограда. Я знал, что она охватывает кладбище только с трех сторон, а четвертая сторона его не ограждена, там каждый год появляются новые могилы.