Хорошо хоть, сразу не пообещал через табак пропустить[9].
Солдаты отпустили меня, однако ажаны знали своё дело крепко. Я даже дёрнуться не успел бы, имей такое желание, как они подхватили меня под локти и повели к двери, ведущей на верхний этаж дома. Наверное, мой недруг в чёрных перчатках просто мечтал, чтобы я хотя бы немного рыпнулся, что можно принять за сопротивление, но я не доставил ему такого удовольствия. Шёл сам, на тычки никак не реагировал и, главное, молчал. Слишком хорошо я знаю повадки наших патрульных — любое неверное слово или жест они истолкуют так, чтобы хорошенько приложить тебя дубинкой по рёбрам.
Ажан всё же нашёл как меня достать. Когда садились в чёрный автомобиль, он крепко приложил меня о край крыши лицом. Боль взорвалась в голове трёхдюймовым снарядом, ноги подкосились, и патрульным пришлось приложить известные усилия, чтобы я не растянулся на тротуаре. Снова ударив, теперь уже о край дверцы, но не так сильно, как в первый раз, ажаны сунули-таки меня в салон. Тот, что в чёрных перчатках, пристроился с одного бока, второй подпёр с другого. Детектив уселся на переднее сидение.
Шофёр увидел мою окровавленную физиономию в зеркальце заднего вида и недовольно скривился.
— Дайте ему хоть платок, что ли, — сказал он.
— Много чести, — бросил в ответ ажан в чёрных перчатках. — Пара ссадин — всего делов-то.
— Предупреждаю, — равнодушно заявил шофёр, поворачивая ключ зажигания, — если он тут всё кровью своей зальёт, вы будете мне машину драить.
— Дайте ему платок, — распорядился детектив, даже не обернувшись к нам.
Конечно, кому хочется иметь проблемы с гаражом участка — в следующий раз ведь можно и пешком на задержание преступника отправиться.
Тот, что в перчатках, словно и не слышал слов детектива, и платком пришлось делиться второму.
Участок, куда меня привезли, ничем не отличался от всех прочих. Он занимал первые этажи высотки, имел свой вход, а от обнаглевших в последние месяцы анархистов его охраняли бойцы специального отряда полиции в кирасах поверх обычной формы и шлемах вроде тех, что носили штурмовики на фронте. На плечах у них висели крупнокалиберные дробовики. В общем, выглядели они грозно, ничего не скажешь, однако анархисту с бомбой за пазухой или в портфеле мало что могли противопоставить.
Ажаны снова не стали церемониться со мной, пока вытаскивали из автомобиля и вели прямиком в комнату допросов. Особенно старался тот, с чёрными перчатками на руках, второй же, скорее, не давал мне упасть. То ли ажан был не сторонником лишнего насилия над задержанным, то ли его товарищ в чёрных перчатках перешёл некую границу, однако поглядывал тот на второго патрульного с явным неодобрением.
В комнате для допросов меня усадили на стул, прикрученный к полу, и зачем-то надели наручники. Как будто по дороге я сбежать не мог, а теперь, находясь посреди полицейского участка, стал вдруг представлять опасность.
— Выйди, — велел ажан в чёрных перчатках второму, — мне с этим субчиком потолковать надо с глазу на глаз.
— Не переусердствуй только, — бросил тот, шагая к двери. — Офицер Тибо быстро бумажки на него оформит.
— Да ты не бойся, — усмехнулся ажан, — я его и пальцем не трону без команды. Мне именно что потолковать надо.
— Ну, давай-давай, — кивнул второй ажан, открывая дверь, — толкуй, да не увлекайся.
Он явно не поверил заверениям товарища.
— Не помнишь меня, поди, — скривил губы в ухмылке полицейский. — А я тебя сразу срисовал, приятель. У тебя таких, как я, походя обиженных, не один десяток, верно? Но не повезло тебе со мной снова свидеться. — Он стянул с пальцев печатки — под ними кисти рук его были покрыты уродливыми следами ожогов.
Это было как молния, как быстрые, резкие, словно винтовочные выстрелы, хлопки в ушах. Я вспомнил эти руки, вспомнил ажана, швырнувшего на асфальт перчатки, вспомнил автомобиль секретаря астрийского консульства.
Вот оно! Вот! Но — что дальше? Что?
— Нет, не помню, — оказывается, я произнёс эти слова вслух, чем немало удивил ажана. — Ничего не помню…
— Это ничего, приятель, — пообещал мне патрульный, — ты не бойся, мы тебе память вернём. Здесь и не таким возвращали. Особенно после доброй порции табачку.
— Отставить, — раздался от двери голос детектива, которого, как я теперь знал, звали Тибо. — Никакого табака без моего приказа. Вам всё понятно, ажан?
Натягивающий обратно чёрные перчатки патрульный согласно кивнул, но сразу видно, без особого энтузиазма. Очень ему хотелось пропустить меня через табак, а уж после говорить.
9
Выражение это «пропускать через табак» — passer a tabac — осталось со времени преследования курильщиков в Розалии. До сих пор у розалийцев существует глагол tabasser, что значит «отколотить».