— Поэтому с девяти утра сегодня вы отстраняетесь от игры в профессиональный футбол. Ваш контракт объявляется недействительным, и ваш клуб не будет выплачивать вам деньги.
По сути дела, им был нужен не я. Им требовался мой трехлетний контракт. Восстановить его через суд было безнадежным делом. Только по-настоящему верующий или безумец может обратиться с гражданским иском в техасский суд, ища управу на монополию, права которой защищает государство.
Рэй Марч уже заканчивал, когда я встал и направился к выходу. У двери я повернулся и еще раз посмотрел на людей, обращающихся с другими людьми, как со скотом. Я улыбнулся им, покачал головой и вышел.
— Подписано президентом футбольной лиги, — крикнул Марч вдогонку.
Где-то в прериях недалеко от Амарильо образовалась область пониженного давления, и воздух из Далласа устремился туда. Как только я вошел на стоянку, порыв ветра распахнул полы моего пиджака.
Холодный декабрьский ветер пронизывал до костей, однако его всемогущая сила действовала как-то успокаивающе. Я чувствовал, что в природе назревают перемены.
Наклонившись вперед и преодолевая давление ветра, я пошел к машине. Рядом остановился «кадиллак» Максвелла.
— Привет, Сэт.
Он нажал на кнопку, и стекло с правой стороны плавно опустилось. Глаза Сэта были скрыты за темными очками. Он смотрел вперед и молчал.
— Ты уже пришел в себя после вчерашнего? — спросил я.
Сэт кивнул. Я подошел к «кадиллаку», наклонился и пробежал отсутствующим взглядом по сиденьям машины, обтянутым белой и синей кожей.
— Что случилось? — спросил он наконец. — Тебя вызывал тренер?
— Да, — ответил я, не понимая, как он попал сюда. — Он не поставил меня в стартовый состав.
— Это мне известно. О чем был разговор? — раздраженно спросил он.
— Откуда это тебе известно? — спросил я. — Ведь ты не можешь знать, что случилось утром.
— Ты что-нибудь говорил обо мне?
— О тебе? Господи, Хантер, Куинлэн, Фут и этот Марч из президентского гестапо. Они все были там. Меня вышвырнули на улицу.
Я замолчал, ожидая ответа Максвелла. Молчание.
— Откуда ты узнал, что я буду утром у тренера?
Не отвечая, он молча смотрел вперед. Затем он нахмурился и почесал затылок.
— Спасибо, старик, что ты ничего не сказал обо мне.
Он включил автоматическое сцепление. Коробка передач едва слышно загудела, и огромная машина плавно двинулась с места.
— Эй! — крикнул я, делая шаг назад. — Как ты узнал, что я буду здесь? Сэт! Как ты узнал?
«Кадиллак» с ревом промчался по дороге, ведущей к шоссе и влился в поток машин, мчащихся на север.
— Подонок, — тихо сказал я.
Сел в машину, выехал на Мокингбёрд и направился домой. Мне было тяжело, но одновременно я испытывал и чувство облегчения, почти ликования. Как сказал тренер, футбол учит преодолевать жизненные трудности. Должно быть, я овладел этим искусством.
В футболе я находил спасение от одиночества и никчемности. Но теперь я начал понимать, что имела в виду Шарлотта. У меня должна быть своя внутренняя ценность, человеческое достоинство, присущее мне одному.
Я свернул с Мокингбёрд и поехал через Хайлэнд-Парк, где жили избранные. Вдоль улицы и за воротами особняков стояли автомобили, на покупку которых не хватило бы моего заработка за год. Я подумал о том, сколько разорванных связок, растянутых мышц и кровавых царапин нужно заиметь, чтобы заработать на один из этих «мерседесов» или «роллс-ройсов», принадлежащих мистеру Бизнесмену. Я и он не были равными. Для него я был всего лишь развлечением.
У моего дома стоял, стуча мотором, «кадиллак» священника. Наверно, Джонни была внутри, распевала церковные гимны и очищала пепельницы. Ей требовалось на это немного времени. Я никогда не курил дома, а окурки с марихуаной проглатывал.
Наружная дверь была приоткрыта. Я с трудом распахнул ее, и она заскрипела по паркету гостиной. В сырую погоду дверь так перекашивалась, что мне не удавалось ее запереть. Я был рад, что уезжаю отсюда.
— Как поживаете, мистер Фил? — спросила она, выбрасывая мусор в камин.
— Отлично, Джонни, — рассеянно ответил я. — Отлично. — Меня поразила правдивость ответа. Действительно, я испытывал чувство какой-то радости, предвкушения счастья. В мою жизнь вошло что-то новое — трепетное ожидание.