— При кухне, говорю же! Что там узнаешь? — тупо повторил парень.
— Да врешь ведь ты, Витя. По глазам вижу, что врешь.
— Вот те крест! — выкрикнул тот, забыв, что руки связаны за спиной.
— Видишь, и перекреститься у тебя не получилось, — с деланым сожалением произнес Донцов. — В общем, не верю я тебе, Витюшка. — Капитан подошел вплотную к номаховцу, приблизился так, что почти коснулся носом его щеки. — Глаза шире открой.
Тот распахнул набрякшие веки как мог широко.
— Врешь ведь?
— Зачем? — устало спросил Витюша. — Не то место.
— Это верно, место не то.
— Ну, ей-богу!..
Капитан поднес лупу к его глазу и всмотрелся.
— А ну, ложись, — приказал.
— Зачем это? — испугался Виктор.
— Ложись. Помогите ему, — окликнул он потеющих подручных.
Те быстро уложили пленного на пол.
— Глаз ему откройте. Правый.
Солдаты растянули веки.
— Не надо! — предчувствуя что-то, крикнул номаховец.
— Замолчи.
Жесткая, как подошва солдатского сапога, ладонь легла ему на рот, запечатав и почти раздавив его.
— М-м-м! — замычал Витюша.
— Голову ему держите.
Подручные прижали голову пленного.
— Крепче!
Вены на руках солдат налились тяжелой кровью.
Донцов поставил стул рядом с лежащим человеком, не спеша сел на него.
— Я в детстве был неутомимым натуралистом. — Он откинулся на спинку, расслабленно постукивая ребром лупы себе по колену. — У нас был огромный сад. Размером с Версаль, наверное. Магнолии, рододендроны, левкои. Как только отец умудрялся выращивать их в Калужской губернии? В теплице росли пальмы, орхидеи. Бананы! Никто не верил, но мы ели бананы. Отец был увлеченнейшим человеком. Его убили крестьяне в семнадцатом году. Просто так, потому что барин. Представляете, «барин»?.. Только за это. Он в жизни никого крупнее тли не обидел, а его топором в висок. «Народ-богоносец»... «Тайна в глазах»…
Молоточек лупы мерно постукивал по колену.
— Чертова революция…
Коленка подергивалась в такт ударам.
— Его слова каким-то странным образом запали мне в душу. С некоторых пор я тоже стал пристально вглядываться людям в глаза. И мне кажется, понял, что он имел в виду. Разглядел эту бездну. Иногда мягкую, бархатную. Иногда твердую, холодную, как черный мрамор… Она словно вода в колодце, когда ты можешь только догадываться, есть ли там дно или нет.
Витюша моргнул.
— Вы будете его держать или нет? — передернулся, став вдруг одним большим острогранным осколком, Донцов.
— Виноваты, ваше благородие. Руки потные, склизко… — скрежетнули те, растягивая пленному веки.
— Пили, что ли, вчера? Голос как ржавая кочерга.
— Никак нет.
Солдаты придавили голову Витюше с такой силой, что волосы на его затылке намокли кровью.
Донцов успокоился, взгляд его стал мягким, как гниющая ягода.
— Глаза — бездна…
Он покачал головой, словно признавая поражение перед чем-то необъяснимым и огромным.
— Там миры. Вселенная. Да! Из черноты зрачков на нас смотрит космос. Бесконечность, тайна, энигма. Великая пустота и вечная жизнь. Понимаешь, о чем я?
Донцов нагнулся к лицу Витюши.
— Ах, эта бездонность человеческого взгляда, — произнес он и приблизил линзу к его лицу, фокусируя солнечный луч на распахнутом зрачке пленного.
— Крепче держим, — негромко приказал.
— «Великая правда и великая тайна»… — шептал он, вглядываясь в суженный линзой луч. — Ну, «богоносец», что там у тебя? Яви.
Запахло горелым.
Ноги пленного колотили по деревянному полу, тело выгибалось колесом, изо рта рвалось мычание. Ногти связанных рук выцарапывали на досках глубокие, лохматящиеся древесными волокнами борозды.
— Не дергайся, — выговаривал Донцов. — Естествознание — жестокая наука, но это единственный способ познания мира. Сейчас мы будем пытаться понять, что там за бездна прячется в твоих глазах. Ненавижу ее. Из-за нее весь ужас и весь кошмар этого мира. Кто убил моего отца? Она, непонятная и непроницаемая бездна. Крестьянство, народ, стихия. Тоже своего рода космос. Но мы справимся с ним, с твоим космосом, вот увидишь…