Любой нормальный человек, сосчитай при нем до десяти по-японски, примет это за наигнуснейшее заклинание в десять этажей.
- Р-рэй!
Ага, значит, все. Надо плотно закрыть дверь.
- Надо дверь закрыть, - сказал Ленчик, входя и брякая засовом. - Они тебя лечить хотят. Мануально и по-всякому. Слышь, Семеныч, ты как?
- Отлично. Теперь буду хромать на обе ноги.
Лицо Ленчика выразило неодобрение. Интеллигентное неодобрение, с каким он обычно просит закрыть форточку (сквозит!) или ищет заваленные чужим барахлом кальсоны (на улице сыро!). У младших это поначалу вызывает улыбку; у остальных - ничего не вызывает. Привыкли. Даже легенд насочиняли, впору эпос составлять. А правда тихо лежит себе у Ленчика в боковом кармане: затертая корочка инвалидского удостоверения.
Редко кто верит с первого раза, что этот крепыш с осколком в позвоночнике сам поднял себя из кресла. За волосы. И с тех пор не боится ничего, кроме сквозняков и простуды.
Ладно, замнем. Тем паче я прекрасно помню, с каким упрямством Ленчик требовал еще у Шефа перевода в мою группу, хотя стаж его занятий вкупе с опытом тянул на большее - я тогда средние года учил. Боже, как давно это было...
- Читал?
В поле зрения объявилась вырезка из газеты. Я привстал, и колено мигом напомнило о себе. Да, точно, до конца лета, никак не меньше... Вырезка бумажным мотыльком трепыхнулась в воздухе и подлетела ближе.
Я взял ее. Скользнул равнодушным взглядом.
"ГЛАДИАТОРЫ, или БИЗНЕС ДО СМЕРТИ". Над заголовком, шрифтом помельче: "...осталась без мужа женщина и осиротели ПЯТЕРО детей..."
- Ты читай, читай! - Ленчик уже развязал пояс, свернув его в аккуратное колечко.
Черная гадюка в кубле.
- Зачем?
- Семеныч, тебе что, жалко?!
Мне не было жалко. Считайте меня толстокожим извергом, Дракулой во плоти, но мне не было жалко даже безымянную женщину с ее пятеркой сирот. Врут акулы пера: гладиаторы-то были рабами, а наших битков никто не принуждает совать свой клюв в бои без правил. Сунул, орел? - не ори, что прищемили! Вон на снимках - цветных, чтоб страшнее! - экие рожи... А подписи-то, подписи! Не иначе, всей редакцией рожали, в муках. "Я тебя утоплю в крови!" "Смерть надо принять достойно!" "Ларри Паркер - мало не покажется!" "Даглас Дедж - уже все..."
Я пригляделся к последнему снимку. Бородатый мужик, голый по пояс, лежал навзничь, а рядом топтались лаковые туфли рефери. И впрямь - все. Мало не показалось. Что ты забыл у нас, бедный Даглас Дедж? Призы в Штатах маленькие? Судил я однажды по молодости да глупости пару таких турниров, один - вместе с Ленчиком... на всю жизнь затошнило.
Оно, когда челюсти настоящих мужчин с татами собираешь, сперва ничего, даже весело, а потом всегда тошнит.
В дверь постучали. Ленчик убрал засов, и рыжая бородища влезла к нам из общей раздевалки.
За бородищей маячили добрые самаритяне в ассортименте.
- Ты как? - спросила борода, проявляя заботу.
- Лучше всех. - Я криво ухмыльнулся в ответ и сменил рабочие очки на парадные. - Заходи, Димыч. И дверь закрой.
Мой бессменный друг и соавтор первым делом почему-то ухватил газетную заметку. Вот она, всеобщая грамотность, вот ее кислые плоды!
- Это правильно, - сам себе сообщил Ленчик, надевая шерстяные кальсоны (те самые, знаменитые), которые носил под джинсами до июля месяца. - Пусть и Димыч прочтет.
- Вслух? - мигом поинтересовался Димыч. Ленчик подумал
- Давай вслух, - благосклонно разрешил он.
- "Этот человек был бойцом, чемпионом мира по боям без правил, мастером кемпо-дзюцу, лучшим учеником Ройса Грейси, - слегка картавя, затянул Димыч на манер панихиды. - Его бой с одним из представителей местного клуба "Тайра" закончился неожиданно для всех. Уже на первой минуте поединка после серии мощнейших ударов по голове американца ему потребовалась медицинская помощь..."
- После серии мощнейших ударов по голове американца, - со вкусом повторил я; потом, не вставая, изобразил эту серию в красках и подробностях.
- Не статья, а мечта патриота! Янки, гоу хоум - и в рыло!
Димыч хмыкнул и продолжил:
- "Медбригада констатировала остановку дыхания. В 21:20 пострадавшего доставили в отделение нейрохирургии. А по смертельному рингу, как по подиуму, расхаживали манекенщицы в вечерних платьях, которым было невдомек, что человеку на носилках уже не до их праздника жизни..."
- И прослезился. - Я, кряхтя, встал. Пора одеваться. Пора ковылять домой. Зализывать раны пора. А там будем посмотреть.
Ну злой я, злой!.. И плевать хотел на их праздник жизни после серии ударов по голове.
- Ты завтра ходячий? - спросил Ленчик.
- А хрен его знает, - честно ответил я.
- Жалко. Я тебя в одно место свозить хотел. Разговор есть.
- Не, Ленчик... Давай в другой раз.
- Давай. Хотя надо бы завтра.
- Темнишь?
- Нет. Просто...
Он скосился на дверь. Со значением. Дескать, лучше с глазу на глаз. Не приведи Великое Дао, подслушают или заметку втихаря прочтут - караул!
Враг не дремлет!
- Семеныч, ты завтра точно не можешь?
Я завтра точно не мог. По целому ряду причин. Хотя знал: если Ленчику какая блажь втемяшится в голову - ее оттуда не то что колом, асфальтовым катком не вышибешь! Впрочем, спасение мое объявилось внезапно.
- Давай я съезжу, - предложил Димыч, отрываясь на миг от заметки. Чего тебе с твоим коленом мотаться? Ленчик, я тебя устрою?
Ленчик долго размышлял.
Губами даже шевелил.
- Ладно, - наконец смилостивился он. - Семеныч, ты его потом расспроси, в подробностях. Хорошо?
- Хорошо, - кивнул я. - Расспрошу. С пристрастием. На дыбу вздерну и расспрошу.
- А бросал ты их здорово. - Ленчик надел куртку и стал аккуратно расправлять капюшон. - Кто ж мог знать, что там паркетина отскочила... Тебя подождать?
- Подожди. До метро прогуляемся. Или машину поймаем.
Я не стал объяснять Ленчику, что дело не в паркетине. Не совсем в паркетине. А в грехах юности, героической дури былого, которая так и норовит сейчас отдаться в сломанном некогда запястье.
Или в опорной ноге, когда та не вовремя вспоминает о прошлых вывихах и запаздывает на миг выполнить приказ.
Ленчик старше меня года на два-три.
Он и сам все понимает.
ДМИТРИЙ
Под ногами вкусно чавкала весна.