— Можешь выключать, я уже все представила. Вдруг теперь я увижу другие сны?
Все идет не по плану. Не по плану идет все. Идет все не по плану. Он был одиноким ковбоем, отважным, надежным, простым, и храброе, верное сердце он отдал глазам голубым. Леграна поймали точно так же, он был живым человеком. Он был живым.
Рассвет пришел слишком быстро. Солнечный отсвет упал на подушку, и Мухоловка поспешила закрыть глаза.
— Можешь говорить, — разрешила она. — Но говорить — не значит убегать. А лучше закрой шторы.
Когда в комнате вновь стало темно, Анна села на кровати, откинула со лба липкие от пота волосы.
— Сейчас скажу какую-нибудь глупость, о которой стану жалеть всю жизнь. И не думай, что я тебя простила.
— Уже сказала, — я сел поближе, обнял ее за плечи. — Мне разве требуется твое прощение? Ее губы скользнули по моей щеке.
— А можно я на миг поверю, что требуется?
Как вычислили Леграна, я догадался сам. Он слишком часто звонил в посольство, порой и забегал просто пообщаться. То, что американский гражданин контактирует с посольством, дело обычное, но весь вопрос в том, кому он звонит и с кем общается. У французов в Вашингтоне тоже есть посольство, в нем — атташе по культуре.
За Леграном стали присматривать. Адди раскошелился на лучшего психолога, и тот очень постарался. Женщина, с которой познакомили моего друга, стала для него идеалом, сбывшейся мечтой. Фотографии я видел и был здорово разочарован. Дьявол, который сидит в каждом из нас, порой близорук.
Остальное — дело техники. Будь Легран роботом из пьесы Чапека, он бы сумел разглядеть и вычислить порог, за которым поджидает измена. Но он был человеком.
Я тоже человек, мне проще сказать «Не верю!» и закрыть глаза, прячась, как Мухоловка, от солнечного света. Но я не дал слабины и велел разработчикам подготовить операцию по проверке. Анна Фогель тоже в ней участвовала, но вслепую, не зная, на кого идет охота.
Месяц назад я уже твердо знал, что Николя Легран — предатель. Документы лежали у меня на столе, я перекладывал их с места на место, перечитывая в сотый раз. Заявление об отставке начальство не приняло. Фогель права, самое страшное — просыпаться и понимать, что ничего не кончилось.
Вдали, за знакомой равниной Темнел свежий холмик земли… Туда опоздавшего Джека Печально друзья отвели.
Глава 8. Марширует лесная пехота…
1
— Герои обороны Гродно и Бреста! Защитники Белостока и Львова! — надрывался диктор. — Их подвиг навсегда останется в памяти польского народа. Вечный враг с Востока не прошел, наши силы растут и крепнут, близок час полной и окончательной победы. Поляки! Защитим наш дом!..
Антек поморщился и выключил радиоприемник. Когда увидел его на столе очередной камеры, очень обрадовался, но слушать оказалось совершенно нечего. Лондон и Берлин заняты своими делами, им не до Польши, Москва, словно забыв о войне на западных границах, вещает об успехах под Номонганом, где героический комбриг Яковлев раскатал своими танками две японские дивизии. А на варшавской волне — сплошная барабанная дробь и заклинания. «Еще Польша не погибла, если мы живем! Что враги у нас отняли, саблями вернем!.».[41]
Музыка почему-то раздражала. Душа просила тишины.
Камера на это раз выглядела почти как гостиничный номер, однокомнатный, со всеми удобствами, с молитвенником на прикроватной тумбочке и плюшевыми шторами. Только в гостиницах не врезают в окна решетки и не ставят караул у дверей.
Обжиться не дали, только и успел, что сходить под душ — смыть тюремную хлорку. Так с мокрыми еще волосами и отвели на допрос. Мурыжили часов шесть, стенографисты менялись, пан поручник пил кофе чашку за чашкой и хмурился. Потом отпустили ненадолго — радио послушать. И снова в кабинет. Однако на этот раз пан поручник не явился, ни первый, ни второй. Зато пришел сам пан майор Орловский.
— Давайте я вам про Тауред расскажу, — не выдержал Антек. — Что интересного в том, как я по лесам блуждал? А там люди по небу летают, без крыльев и пропеллера!..
41
«Мазурка Домбровского» (с 1927 года — гимн Польской республики), слова Юзефа Выбицкого. Перевод Владимира Кулакова.