– Я же норму выполнил. Почему пятьдесят?
Пожилой мужчина посмотрел на него поверх очков, отсчитал еще пятьдесят копеек, положил перед мальчиком и сказал:
– Больше не приходи.
Жилые дома в городе отапливались дровами и углем. Заготовку начинали с лета. Вовка стал ходить по дворам и, как только видел людей, распиливающих дрова, сразу предлагал свою помощь в перетаскивании, рубке, укладке дров в поленницы. От помощи, как правило, не отказывались, и к вечеру у Вовки в кармане было пятьдесят копеек, иногда рубль, либо он был сытно накормлен. Но ему всегда хотелось принести домой именно деньги, чтобы, отдавая их матери, услышать ласковые слова: «Молодец, сынок».
Но через месяц после очередной работы он пришел домой и почувствовал нудную боль в пахе. Боль с каждым часом усиливалась, и он оказался в больнице.
– Паховая грыжа. Возможно, результат большой нагрузки на пресс живота, – озвучил врач, осматривающий его.
Так Вовке было запрещено напрягаться и поднимать тяжелое.
Чтобы каким-то образом сэкономить деньги на продуктах, он стал ходить на рыбалку и пропадать на речке. Мать поочередно из принесенной им рыбы варила уху либо жарила, но самым вкусным блюдом были рыбные пироги.
Ловить крупную рыбу и в большем количестве можно было, только уходя на несколько километров вниз по реке с ночевкой. Мало кто из родителей решался в таком возрасте отпускать свое чадо в тайгу, да еще с ночёвкой, а ходить в одиночку Вовке было страшно, тем более что он очень боялся темноты. Он страшился вечером зайти в темный, не освещенный подъезд. В нерешительности долго простаивал у входа в ожидании и, если никто не заходил и не выходил, тогда с замиранием сердца закрывал глаза, врывался внутрь, сломя голову проносился по подъезду и дергал ручку входной двери. Самым страшным было, если дверь оказывалась закрытой на крючок изнутри.
Чтобы преодолеть боязнь темноты, мальчик решился на испытание. Взял с собой все необходимое для рыбалки и вечерним поездом уехал на поселок. Вышел к речке и брел по берегу, углубляясь в тайгу до тех пор, пока не наступили сумерки. Ему нужно было уйти как можно дальше, чтобы, если даже он решится вернуться назад, то до темноты не успел это сделать физически.
Шапки могучих кедров, освещенные заходящим солнцем, были увешаны созревающими шишками. Черемуха, обвешанная гроздьями ягод, соревнуясь с ивой, кто ниже склонит свои ветки, замерла в почтенном поклоне над самой водой. Уже реже стрекотали кузнечики, но оживились лягушки. Кукушка отсчитывала время до наступления темноты.
На перекате Вовка марлевой тряпкой наловил пескарей. Выбрав небольшую заводь, уложил свой саквояж на берегу, забросил удочки, настроил жерлицы и начал заготавливать хворост на ночь. Когда солнце скрылось за деревьями и темные тени стали опускаться на воду, разжег костер. Ему нужно было выстоять три-четыре часа (ночи летом на Урале короткие). Вдруг раздался треск – сработала одна из жерлиц. Через минуту, колотя хвостом, на траве лежала щука весом более килограмма. Пока Вовка насаживал приваду, одевая на крючок пескаря, сработала вторая жерлица. Он ринулся к ней и краем глаза увидел, как удилище, установленное в рогатине, сгибается кольцом.
Вскоре на траве лежал улов «вечерней зорьки» из двух щук, двух окуней и трех ельцов. Насадив трофей на кукан и опустив его в воду, Вовка только тогда заметил окружившую со всех сторон темноту. Звездное небо было разделено узкой полосой перистых облаков, подсвеченных упавшим за горизонт солнцем. Он сел у костра, достал консервную банку, в которой лежало несколько кусочков колотого сахара и оладьи, завернутые в газету. Снял котелок с закипевшей водой, бросил в него смородиновые листья. Запивая оладьи небольшими глотками сладкого запашистого чая, осмотрелся по сторонам. Блуждающие блики от пламени костра освещали иголки и листья деревьев, кустарников, пробегали вверх по стволам и терялись где-то в вышине. Лапы сосен от света луны, пробивающегося через крону, откидывали тень на полянку возле костра, и напоминали огромные скрюченные руки, которые что-то отыскивали в темноте. Он отвернулся, стараясь на них не смотреть. И вдруг раздалось хлопанье, а затем резкое «аах», пугающее глухое «хааха». Через короткое затишье из глубины леса послышалось мощное, низкое, часто повторяющееся: