Через несколько часов работы наполнили чистыми орешками мешок весом более пятидесяти килограмм.
– Ну, не плохо. Завтра ещё парочку набьем и назад – сказал Ермолаевич.
Пока готовили еду и место для ночлега, Вовка отпросился прогуляться с ружьем. До захода солнца еще оставалось достаточно времени, и он спокойно пошел, не боясь заблудиться. Через пару часов он вернулся, неся в рюкзаке зайца и несколько рябчиков. На стане никого не было. Разбросанная шелуха из шишек и загашенный костер – все, что осталось от недавнего присутствия здесь людей. «Может я вышел не на то место?» – подумал Вовка. – «Но нет. Вот сюда стаскивали шишки, вот топором стесанный им валежник, чтобы удобно было сидеть, вот пустая консервная банка из-под китайской тушенки, которую открыли, чтобы немного перекусить. Окурки от сигарет «Прима», которые курил Ермолаевич. А вот этот маленький ручеек с углубленной ямкой, которую они вырыли, чтобы было удобно набирать воду».
Вовка попробовал кричать, но никто не откликался. Не понимая, что произошло, и куда делся Ермолаевич с сыновьями, он начал судорожно думать, что делать дальше. Шли сюда от полустанка около часа. Значит, расстояние не должно превышать пяти километров. А в какую сторону возвращаться? Гудков электровозов на таком расстоянии не услышишь. Он прокричал еще несколько раз. Тишина.
Следуя поговорке «Утро вечера мудренее», решил заночевать. Ощипал рябчика и зажарил на костре. В консервной банке заварил себе чай и, перекусив, улегся спать под могучим деревом, предварительно настелив на землю пихтовых веток. Темная ночь своим одеялом накрыла все пространство вокруг. Желтые языки пламени, облизывая толстый валежник, поднимались над костром и бликами освещали пушистые ветви кедрача. Долго не мог уснуть, приподнимаясь и прислушиваясь ко всем посторонним звукам. Наконец, веки налились тяжестью. Ему снилось, как будто идет он с ружьем по непролазной чащобе, а солнце, пробиваясь через густые заросли, нещадно палит в затылок. Впереди видна прогалина, слышны чьи-то голоса, но выйти на нее он не может. Ветки деревьев и кустарников хватают его за одежду. Тогда он делает отчаянный рывок и кубарем вываливается на открытое пространство. Раздается дружный мужской смех. Мальчик в растерянности поднимает голову и видит вдали от себя людей в военной форме, которые весело смеются над ним.
«Где-то я их уже видел, – подумал мальчик. – Точно, на домашней фотографии. Это же отец с братом сидят на стульях, а сослуживцы стоят за их спинами».
Вовка кинулся было к отцу, но ноги словно налились свинцом. Тогда он отчаянно крикнул:
– Отец! Я тебя так долго искал и вот заблудился. Пошли домой, там мамка ждет.
Мужчина помрачнел и, четко выговаривая каждое слово, громовым голосом ответил:
– Не ждет она, сынок, ни меня, ни тебя. Поэтому и послала ко мне. Вижу, как ты у меня вырос. Совсем уже взрослый стал. А мой кров не для тебя. Так что за мной не ходи и не ищи меня больше. Возвращайся назад, дорогу сам найдешь.
Вдруг военные, как по команде, встали, повернулись к мальчику спиной и направились в глубину леса. У самой кромки поляны отец вдруг обернулся и прокричал:
– Ты когда к нам шел, сынок, помнишь, как солнце тебе затылок грело?
– Да. Я даже кепку сдвинул. Сейчас еще печет.
Вовка проснулся от нестерпимой боли в затылке и холода, сковавшего все тело. Он лежал спиной так близко к костру, что голова была уже практически на углях. Переливаясь разноцветными огоньками, обгоревшие бревна глухими хлопками выстреливали в воздух светлячки, которые разлетались в разные стороны и, угасая, серым пеплом опускались на землю.
Уже рассвело, и было довольно прохладно. Вокруг стояла оглушительная тишина, которую нарушал лишь далекий перестук дятла. Вовка подкинул в костер несколько сухих веток. Огонь ожил, вновь взвился вверх и благодарно затрещал в ответ. Усевшись на стесанный валежник, Вовка стал вспоминать сон. Отца он никогда не видел, а тут и видел, и разговаривал. Его мучил вопрос: «Почему отец сказал, что мать не ждет ни его, ни меня?»