Вновь и вновь прокручивая разговор, он дошел до ключевой фразы: «Ты когда к нам шел, сынок, помнишь, как солнце тебе затылок грело?»
Вовка вдруг вскочил с валежника. Он понял подсказку отца и вспомнил, что в полдень, когда сошли на полустанке и направились в лес, солнце светило прямо в затылок.
– Спасибо, батяня! – что есть мочи закричал мальчик.
Голос улетел вдаль и вернулся неоднократным эхом «Тяня-тяня».
Вовка стал спешно собираться, но тут подумал, как он вернётся без орехов? Нашел увесистую дубину и стал выбирать кедры. За день наколотил шишек, как мог, нашелушил, к вечеру рюкзак был наполнен. Зажарил на костре еще одного рябчика и улегся под тот же кедр.
На утренние сборы ушло не более получаса. Место зайцу в рюкзаке уже не нашлось. Пришлось связать ему лапы и перекинуть через плечо. Мешок оказался довольно тяжелым, лямки врезались в плечи, но, следуя поговорке «Своя ноша не тянет», Вовка отправился в обратный путь.
Солнце решило устроить свое испытание и спряталось за сплошной пеленой облаков. Теперь мальчику приходилось часто останавливаться, вглядываясь вверх, ориентироваться уже по направлению их движения. И тут вдали раздался протяжный гудок.
На полустанке было всего два дома. В одном жила супружеская пара обходчиков, в другом жил лесничий. Когда Вовка поднялся на деревянный настил перрона и уселся на скамейку, к нему подошел уже довольно пожилой бородатый мужчина.
– Здравствуйте, – сказал Вовка.
– Привет, коль не шутишь.
Лесничий оценивающе посмотрел на паренька, уселся рядом и начал сворачивать самокрутку. Закурил, сделал затяжку, выпустив облако дыма.
– Вы не подскажете, когда ближайший поезд?
– А тебе в каку сторону, милок?
– На Туру.
– Ну, тогда погодить придется два часика. Ушел недавече.
– Дяденька, а можно я из вашего колодца попью, а то вспотел, мокрый весь. Такую тяжесть тащил.
– Да идишь, кто не даст.
Вовка снял рюкзак, зайца. Положил ружье. Когда вернулся, лесничий опять внимательно посмотрел на него.
– А ты ответь мне, мил человек. Скоко в тебе годков, что ты без оторопи один по тайге шастаешь?
– Да я уже взрослый. Вот тринадцать стукнуло.
– Угу-угу. И что, родичи все во здравии?
– Мамка только, да сестра.
– Угу-угу. Я здеся, почитай, из дома все вижу. Кто сошел, куда пошел. А вот намедни тут четверо в тайгу пошли. Одного я знаю, шубутной такой мужик, беспалый. Он по этим местам кажный год шастает. По шишку, по клюкву ходит. А вчерась сидит здесь, поезд ожидает.
Вовка сразу понял, что речь идет о Ермолаевиче. У него на левой руке отсутствовал указательный палец.
– Так это Ермолаевич. Это я с ними был, да затерялся немного.
– Угу-угу. А кем ты ему доводишься? Образа вижу у вас разнятся.
Вовка смутился.
– Да это мамки новый муж.
– А, вона чё. Угу- угу. Сдаётся, значится ты как пасынок ему совсем без надобностей.
Вовке от этих слов стало не по себе.
– Я тута же интерес от него заимел. Ушло четверо, а взадки вертаются трое. Спрашиваю, где оборонили ешо одного члена? – он толкнул Вовку в бок и хитро улыбаясь продолжил.
– Говорит, мы его этово, ешо на зорьке, раньшево отправили. А я все вижу, раньшево никого и не намечалось. Смекаешь? Значит, тово. Ты вроде как уже другий раз вертаешься.
Он встал с лавочки и направился к своей избе.
– Прощевай, сынок. Вижу, смотрит за тобой Николай Спаситель. Сохраняй тебя и Бог.
Вечером Вовка появился на пороге квартиры. Снял с плеч тяжелую поклажу, положил зайца. Мать собиралась куда-то уходить, на трофей и мешок даже не взглянула.
– Живой? – не скрывая досады, спросила она. – А мы уже собрались в милицию заявлять. Андрей Ермолаевич сказал, что ты ушел, не спросясь, с ружьем и до темноты на стан не вернулся. Они, говорит, горла свои порвали, крича тебя.
– Да блуданул я немного. Вот в лесу пару дней и заночевал, – соврал Вовка, и впервые ему было противно смотреть на мать, которая, пряча глаза, вдруг засуетилась.