Через год мы уже проходили практику на металлургическом заводе вместе со взрослыми, вдыхая диоксид серы, который голубоватым туманом вырывался из всех щелей плавильного цеха, поднимался вверх, расползаясь по территории промышленной зоны, и зависал еле заметной дымкой над близлежащими жилыми домами. Долго не могли привыкнуть к кисло-сладкому привкусу, который после окончания смены еще долго ощущался во рту. В конце трудового дня наши наставники, миновав проходную, над которой висел лозунг «Вперед, к победе коммунизма!», сворачивали к ближайшему гастроному и спешили к бочке с разливным пивом, где заглушали этот неприятный осадок во рту, заливая в себя пенный напиток.
В те далекие времена основной целью общества было достижение принципа: «От каждого по способностям, каждому по потребностям». А для его реализации стране следовало выйти на первое место в мире по производительности труда, перейти к коммунистическому самоуправлению, воспитать нового всесторонне развитого человека. И нас, молодых, воспитывали со всех сторон. При этом руководители партии давали «зуб на отсечение», что к 1980 году коммунизм обязательно будет построен. Арифметика была проста: еще каких-то пятнадцать-двадцать лет, и мы на пороге коммунизма.
Правда, подавляющая, более возрастная часть населения страны, очень скептически относились к обещаниям, так как продолжала ютиться в землянках, бараках, коммунальных квартирах, а в деревнях вообще жить без паспортов, но надежды в светлое будущее не теряла.
Наступили времена «хрущевской оттепели». Нервозное напряжение внутри страны ослабевало, запахло свободой. Вздохнула интеллигенция, начала оживать, делая робкие попытки открытой критики в адрес бывшей и настоящей государственной власти. На подмостках сцен стали играть спектакли ранее запрещённых авторов, но постоянно помнили слова, сказанные Иосифом Сталиным: «Если театр начинается с вешалки, то за такие пьесы нужно вешать».
На экраны кинотеатров выходили художественные фильмы, ленты которых десятки лет пролежали на полках. А художники-авангардисты даже осмелились открыть выставку в Манеже, гордо показывая свои творения. Как и подобает первому лицу в стране, посетил выставку и Хрущев. Его сопровождали Михаил Суслов, Александр Шелепин и несколько высших чинов московской власти.
Оглядывая полотна, Никита Сергеевич, семеня короткими ножками, обошёл зал три раза. Даже не обошел, а оббежал, как таракан после «Примы», мечась от стены к стене. Его лицо стало покрываться пятнами, зрачки сузились, рука сжалась в маленький кулачок и поднялась над головой. Губы, плотно прикрывающие рот, разомкнулись. Изо рта вместе со скопившейся слюной полетели в разные стороны матерные слова и громкие рецензии на картины:
– Дерьмо! Говно! Мазня! Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! Кто автор? Что это такое? Есть у вас совесть?
Он подошел к Суслову.
– Этим сукам только дай свободу. Они своим уродством всю страну заполонят. Мужики вы или педерасты проклятые? Как вы можете так писать? Арестовать их! Уничтожить! Расстрелять!
Как только о разносе и погроме в Манеже узнала интеллигенция, ее вновь сдуло, как ветром, и, уподобляясь улиткам, она попрятала головы, уже не рискуя высказываться открыто, дружно перешла в оппозицию, собираясь на кухнях, шёпотом обсуждая политическую обстановку в стране.
Железный занавес окружал СССР по всему периметру. Что творится там, за «бугром», мы узнавали из уст дикторов радио, телевидения, из газет и журналов. Политологи в один голос твердили, что кровожадные капиталисты, эксплуататоры как пили, так и продолжают пить кровь из своего трудового народа, основная масса которого постоянно не доедает.
Мост перейти нельзя
Чтобы наглядно показать гражданам советской страны, как там пьют кровь из пролетариата, на экраны кинотеатров вышел фильм, сделанный на нашей киностудии «Ленфильм», но на «ихний» манер.
Фильм назывался «Мост перейти нельзя». В нем присутствовало все: кадры с чуть размытыми контурами зданий небоскребов, реклама пресловутой Кока-Колы, навязчивые звуки джаза, жвачка, стиляги, которые при первом удобном случае пускались танцевать «Буги-Вуги», а главное, чего у нас отродясь не могло быть – завуалированные сцены секса, который у нас принято было называть развратом. Понятно, что большой массе советских трудящихся захотелось хоть одним глазком взглянуть на этот запретный плод нашего кинематографа, из-за чего кассовые сборы киноленты резко скакнули вверх, обогнав по посещаемости фильм «Человек с ружьем».