Еще одна тяжелая ночь в землянках, когда хорошее настроение поддерживается искусственно и всякие шутки кажутся вымученными. Съежившись в спальных мешках, перед тем как забыться во сне, каждый вспоминает дорогие образы оставленных в далекой Франции родных и знакомых или товарищей, которых уже больше нет в живых. И каждый не в силах заглушить в себе внутренний голос: «А завтра? Чья очередь? Может быть, моя?» И вот наступает завтра, само собой разумеется, не дающее ответа на этот вопрос. Говорят, что дни не похожи один на другой. Но на фронте они все похожи как две капли воды. Их можно сравнить с серией фотокарточек, отпечатанных с одного и того же негатива. Нет ничего более обыденного, более монотонного, чем жизнь летчиков на войне. Встают, едят, вылетают, сражаются или не сражаются, погибают или не погибают. А вечером, если возвращаются, обедают на том же самом месте, из той же тарелки, чтобы потом погрузиться в сон, который, сколько бы ни продолжался, всегда кажется очень коротким. Сильная усталость остро чувствуется в каждом мускуле, туманит голову. Сердце бьется в такт с мысленно произносимыми словами: «За кем очередь? Кто следующий?» Но лица напрягаются в насмешливой улыбке, и с уст срываются только шутки и анекдоты. И лишь когда в середине анекдота взгляд рассказчика нечаянно остановится на пустом спальном мешке, в котором товарищ уж больше не расправит свое усталое тело, его глаза начинают мигать в замешательстве, словно смерть бросила на мнимого весельчака свой неподвижный наглый взгляд.
Если погибает товарищ, в этот день о нем говорят почти шепотом, на следующий день уже громче, затем делят между собой его пожитки, а потом только изредка можно услышать: «Да, ты помнишь такого-то?..» Так от человека остается лишь мимолетное воспоминание.
Первое сентября. Лето уходит. Пожелтевшие листья падают с деревьев, медленно кружась над землей. Воздух становится более холодным, утренний рассвет более серым. Русская осень подкрадывается мелкими, торопливыми шагами. А за нею уже угадывается такая страшная зима.
Перед самым наступлением холодов погибает Дюран. Леону один раз удается ускользнуть от снаряда, но через два дня другой снаряд, пробив кабину, пригвождает его к сиденью. Самолет врезается в землю в шести километрах к востоку от Ельни.
Ряды летчиков тают. Строй эскадрильи печален и горестен. Погибло больше, чем осталось в живых. Прибывшего пополнения — Мурье, Жуар, де Сэн-Фалль — недостаточно, чтобы заткнуть дыры, пробитые немецкими пулеметами. Нужно, чтобы пополнение превышало потери, но все получается наоборот.
Эскадрилья опять перебазируется. Неужели это последнее перемещение перед концом, перед полным истощением из-за отсутствия бойцов? С угрюмым видом объявляет Пуйяд о нашем переезде из Спас-Деменска в Мышково. Всего лишь двадцать километров по прямой отделяют нас от нового аэродрома, но двум квадратным приземистым грузовикам, выпущенным на одном из тракторных заводов, эвакуированных на Урал, понадобилось четыре часа, чтобы преодолеть это расстояние. А их вели опытные шоферы — ребята необычайно расторопные и ловкие. Пришлось переправляться через реки, двигаться по дорогам, от которых осталось только одно название, тащиться по шоссе, разрытому гусеницами танков, изуродованному воронками от снарядов, пробираться через обезображенные леса со скошенными на метр от земли деревьями, проезжать мимо сгоревших танков, опрокинутых и исковерканных автомашин, перевернутых повозок, разбитых орудий, развороченных блиндажей. Такой умопомрачительный вид имела бывшая линия фронта под Спас-Деменском, оставленная вермахтом после длительных, жестоких и кровопролитных боев.
В Мышкове «Нормандия» пробыла 15 дней. За это время поступили новые самолеты, вооруженные 20-миллиметровыми пушками, и Лефевр, Ля Пуап, Риссо, Альбар и Фуко успели увеличить список своих побед над «фокке-вульфами». Буквально накануне переезда на новый аэродром погиб Ларжо.
За эти пятнадцать дней пропали без вести Прециози и Кастелэн. Бегэна и нашего знаменитого Альбера наградили орденами Отечественной войны.
6 сентября Матис, раненный в руку, был вынужден выпрыгнуть с парашютом. Его подобрал экипаж русского танка, совершавшего разведывательный рейд в тылу у немцев. Матис имел при себе увольнительное удостоверение убитого немецкого солдата, и лишь с большим трудом ему удалось доказать своим спасителям, что это удостоверение взято им в качестве сувенира.
Осень в полном разгаре. Дни становятся короче. Ряды французских летчиков продолжают таять. Но надо крепиться, так как битва за Смоленск только начинается.
Глава III
Цель очередного русского наступления — форсировать Днепр, величавую реку, которая на протяжении двух тысяч с лишним километров медленно несет свои воды по плодородным цветущим полям Белоруссии и Украины.
На Днепре стоят города, наименования которых при чтении боевых коммюнике звучат, как сигналы фанфар. Это Смоленск, Могилев, это Киев — сердце, разум и душа прекрасной Украины, это Днепропетровск и изумительная плотина Днепрогэса, которую русские взорвали во время наступления немцев, уничтожив в несколько секунд чудо, созданное по пятилетнему плану. Сразу же добавим, что еще до полного освобождения Украины начались работы по восстановлению плотины и русские рабочие, самоотверженные в труде, как и солдаты на фронте, подготовили электростанцию к пуску в рекордно короткий срок.
Сегодня за эту реку и эти города идут кровопролитные сражения. В честь любого уголка освобожденной земли Москва салютует залпами всех батарей московской противовоздушной обороны. Когда опускается ночь, над столицей вспыхивает огромный фейерверк, в свете которого вырисовываются величавые башни Кремля.
«Нормандия» продвигается вместе с советскими войсками. Очередная база «Нормандии» — Барсуки, небольшой городок, находившийся под немецкой оккупацией в течение двух лет. Он только что освобожден. На городской площади под дулами карабинов советских кавалеристов собраны предатели, сотрудничавшие с немцами в период оккупации. Отдельными группами их подводят к кирпичной стене и после зачтения приговора расстреливают. Треск залпов сливается с гулом орудий, громыхающих в нескольких километрах к западу от города. Уже шесть месяцев непрерывно слышится этот гул, но сегодня кажется, что он приблизился еще больше.
Начинаются дожди. Французы с большой радостью встречают перемену погоды. Вместе с дождями на фронт прибывает армейский театр. Его программа включала народные танцы, небольшие водевили, сатирические пьески о нацистских руководителях, сольные номера и хоровые выступления.
Период передышки затягивается. Как она необходима! Спать, спать… Одна только мысль о том, что можно досыта выспаться на деревянной кровати, доставляет огромное, неведомое ранее наслаждение. «Сегодня вылетов не будет» — эти слова кажутся пределом счастья. Летчики встают поздно. Бродят по городку, разговаривают с редкими прохожими, которым удалось спастись от немцев, угнавших с собой все трудоспособное население, уничтожив предварительно стариков и больных.
Местные жители рассказывают им о действиях советских партизан. В глухих районах партизаны — целые воинские соединения, поддерживающие постоянную связь с Москвой, — причиняли немцам много хлопот. Порой разыгрывались ожесточенные бои. Но чаще, выходя из бесконечных лесов, куда немцы не осмеливались углубляться, опасаясь засад, партизаны нападали на часовых, врывались в избы, где размещались немецкие офицеры. После завершения вылазки они снова уходили в леса.
Передышка кончается. В ночь на 18 сентября в небо взвиваются красные и зеленые ракеты. Это По-2 покидают аэродром и направляются громить немецкие тылы. Эти самолеты имеют небольшую скорость и обеспечивают большую точность бомбометания, если можно так выразиться, они «доставляют на дом» одну бомбу весом в 250 килограммов. Трудно представить, каким образом в полнейшей темноте им удается отыскать склад боеприпасов, эшелон с продовольствием, избу, в которой размещается немецкий штаб, — все то, что служит для них целью. Они выключают моторы и без шума, по спирали, подбираются как можно ближе к цели, чтобы сбросить бомбу с такой же точностью, с какой солдат кидает гранату. Когда, вытянувшись в своих спальных мешках, наши летчики слышат стрекотание мотора одиночного По-2, пролетающего над аэродромом, они не могут удержаться, чтобы не отсчитывать в уме те несколько минут, которые отделяют их от сильного глухого взрыва.