Тогда обнимал я всю древнюю русскую историю до Романовых. Взор на ужасную, но совершенно еще грубую громаду воодушевил меня и я написал:
«Какое ужасное понятие представляет русская древняя история! Я почти теряюсь от величия оного! История такой земли, которая составляет 9-ю часть обитаемого мира и в два раза больше Европы; история такой земли, которая в два раза обширнее земли Древнего Рима, хотя и называющегося обладателем Вселенной; история такого народа, который 900 уже лет играет важную роль на театре народов… история державы, соединяющей под своим скипетром славян, немцев, финнов, самоедов, калмыков, тунгузов и курильцев, народов совершенно различных языков и племени, и соседствующего со шведами, поляками, персами, бухарцами, китайцами, японцами и североамериканскими дикарями, — история России, сего настоящего рассадника народов, из южной части которого вышло столько народов, разрушивших и основавших целые царства.
Раскройте летописи всех времен и земель и покажите мне историю, которая превосходила бы или только равнялась с русской! Это история не какой-нибудь земли, а целой части света, не одного народа, а множества народов, которые различаясь между собой языком, религией, нравами и происхождением, соединены под одну державу завоеваниями, судьбой и счастьем.
Русская история есть вообще: I. бесконечно пространная по множеству или совсем не описанных, или недостаточно описанных народов, составляющих части сего великого целого, члены сего исполинского политического тела; II. чрезвычайно важна по непосредственному своему влиянию на всю прочую, как европейскую, так и азиатскую древнюю историю; III. очень верна по богатству своему в достоверных временниках и прочих исторических источниках».
В этом воспламенении делал я обширные начертания, соразмерные величию государства и богатству истории оного; начертания, долженствовавшие объять все, и для выполнения которых нужно было всемогущество Екатерины II; и действительно в самое то время, в царствование сей великой женщины заблистал и новый свет в русской словесности. Но все мои патриотические и космополитические желания подавлялись густым туманом, окружавшим тогда Академию…
В царствование Екатерины и самой ею удивительно много сделано в отношении познания отдаленных народов ее царства, но для отечественной истории — ничего. Даже небольшое число летописей издавалось не всегда надлежащим образом; простое же печатание наполненных ошибками временников, хотя и достойно благодарности, но нельзя назвать обрабатыванием истории.
Неисторик может меня спросить: предлагаемое мною начертание истории есть ли точно лучшее или даже единственно хорошее? Не говоря, что польза, даже необходимость оного очень ясно уже показаны в моем небольшом опыте, у меня готово еще другое доказательство, могущее скорее убедить многих. Это начертание принадлежит не мне, не я изобрел его, но научился от других и приноровил только к русской истории. Все упражняющиеся в истории народы, которые давно уже имеют достойную себя отечественную историю, так и делали и должны были так и делать.
А если и здесь не поверить моему слову, то должен защититься мнением людей известных, из которых привожу одно:
«Как должно обрабатывать и критически употреблять русские летописи, первый Шлецер показал настоящим образом, и его приложение испытанных и давно уже в южной европейской истории употребляемых критических правил к русской истории может, наконец, доставить сей истории достойное основание».
Второе свидетельство. Один геттингский ученый объявил о моей книге вскоре по напечатании оной, в тамошних ученых известиях (я был тогда русским профессором).
Рецензент не только извинил тогдашнее мое мечтание, но сам принял обширное мое начертание и даже распространил его. Он смотрел на это дело с новых сторон, мною не замеченных, и распространил великие идеи, которых я не смел иметь.
Сия прекрасная и, не для одного меня, но для всех полезная рецензия должна была бы подействовать более моей книги; но и та, и другая рецензия теперь верно забыты, по крайней мере, в России.
Фридрих Штрубе де Пирмонт
Древние россияне
(из книги «Рассуждения о древних россиянах»)
Первыми доказательствами о бытии древних россиян мы одолжены монахам Бертинского монастыря, что во Фландрии, отличившимся в подробном исследовании. Вот точные сих летописцев слова: