Задавая тот судьбоносный вопрос, Скалли с трудом могла смотреть Малдеру в глаза и нервно теребила крестик на шее, а потом принялась за сережки и дергала их с такой яростью, что он испугался, как бы она не выдрала их вместе с мочкой.
«Пожалуйста, — сказала она. — Не отвечай сейчас. Просто подумай».
А после этого отвернулась и, не оглядываясь, ушла, оставив Малдера опьяненным от радости и сбитым с толку.
Она могла выбрать анонимного донора, но вместо этого выбрала его. Сердце Малдера чуть было не взорвалось от радости, и он собирался стремглав побежать вслед за ней и сказать, как счастлив. Но заметил смущение в ее взгляде и понял, что она хотела услышать ответ позже — не столько ради него, сколько ради самой себя. Хотела выиграть время, чтобы восстановить самообладание.
Только потом, много позже, Малдеру пришлось столкнуться с другой, менее благородной и самоотверженной стороной своей натуры. Голос скептицизма стал неустанно нашептывать ему на ухо, заставляя усомниться в правильности этого решения. Конечно, он не ожидал, что Скалли предложит более… традиционный способ зачатия, но у всей этой ситуации был такой удручающе строгий медицинский характер, что ему невольно стало грустно. Малдер вспомнил, как подпрыгнуло его сердце, когда она впервые упомянула слово «донорство», и усмехнулся про себя. Кто бы мог подумать, что он такой старомодный? С первого дня их знакомства Малдер находил Скалли красивой, но ее образ ни разу не закрался в его похотливые фантазии. Он считал это своим собственным кодексом чести — не использовать ее так дешево, так постыдно, и в свете этого добровольного, поистине рыцарского воздержания ирония ее просьбы казалась настолько острой, что физически ранила.
Но если вдуматься, то вправду ли он старомоден или просто стал жертвой своего же уязвленного эго? Малдер вспомнил, как читал в новостях заметку об ученых, которые пытались добыть сперму какой-то большой птицы (Стервятника? Кажется, да.) и надевали шляпы, на которых правдоподобно была изображена самка этого вида. Птицы пытались с ней спариться, и после этого ученые собирали их семя с полей шляпы.
Малдер сам не мог понять, как это навязчивое воспоминание действует на него — сглаживает или лишь усиливает его неловкость. Поэтому постарался выбросить его из головы. Хотя бы до тех пор, пока Скалли не вернется с вестями о последних трех эмбрионах. Почему-то ему казалось, что они выглядят как артемии.
Он открыл холодильник и отыскал там пиво: Скалли всегда держала пару бутылок про запас специально для него. Допив до дна, он вдруг почувствовал страшную усталость и снова устроился на диване. Казалось, что члены семьи Скалли, особенно суровый, вытянувшийся по струнке Билл холодно и неодобрительно смотрят на него с фотографий. Смерив их взглядом, Малдер вскоре забылся неспокойным сном.
========== Часть 2 ==========
Немногие ты одержал победы,
И полосе везения конец.
И не осталось ничего иного,
Как с этим поражением смириться
И только после этого жить так,
Как будто эта жизнь реальна -
Жизнь глубиной в десятки поцелуев.
Твой выигрыш ничтожно мал,
И полоса везения проходит.
Открыт вопрос, что делать
С этим невозможным поражением?
И ты живёшь, как будто всё взаправду
На глубине в десятки поцелуев.
Leonard Cohen, A Thousand Kisses Deep
[Литературный перевод взят из свободных источников, авторство неизвестно]
Добравшись до квартиры, Скалли остановилась в коридоре и, устало привалившись к стене, судорожно вздохнула. Она знала: там, внутри ее ждет Малдер. И, вероятно, надеется на хорошие новости. Вот только ей нечем было его порадовать. Скалли про себя возблагодарила судьбу за то, что Малдер, так хорошо ее зная, милостиво позволил ей пойти одной, хотя на самом деле имел полное право настаивать на своем присутствии.
Внезапно понимание сразило ее: не только она, но и Малдер лишился сегодня чего-то важного. Они не были обычной парой, столкнувшейся с полным крахом своих надежд. Вся эта ситуация с самого начала была слишком странной, не укладывающейся в привычные рамки. И теперь Скалли не представляла, что ей делать дальше, понятия не имела, как сообщить Малдеру печальные новости и чего ждать в ответ. Она умела справляться с проблемами, только оставаясь с ними один на один, и поэтому необходимость включить в свой план Малдера только усиливала ее тревогу. Скалли удрученно усмехнулась, оценив, насколько все в ее жизни, даже попытка завести ребенка, соответствует складу ее характера.
Шесть мертвых эмбрионов. А были ли они когда-нибудь живыми? Сама она – ни как доктор, ни как католичка – не могла сказать наверняка, но одно осознавала точно – боль от того, что ни один из них не стал ребенком.
Она ненавидела доктора Паренти за то, что он не смог ей помочь. Она ненавидела Сару Кэмпбелл за безвкусную, пресную идеальность всего ее существования. И больше всего она ненавидела себя за все недостатки и ошибки, что привели ее к этому горю. Скалли быстро перекрестилась – больше из привычки, но отчасти из искреннего желания получить божественное прощение и какой-нибудь знак свыше. Собравшись с духом, она открыла дверь. Переполнявшее ее разочарование станет еще острее, когда о неудаче станет известно Малдеру. Как только она произнесет эти слова вслух, ее боль станет реальной.
***
Малдер резко выпрямился, услышав скрип двери. Он понятия не имел, сколько проспал. Только знал, что видел какие-то странные, неприятные сны, но не мог вспомнить их в деталях.
- Скалли? – позвал он. – Я заснул. Ждал, когда ты вернешься…
Выражение ее лица говорило само за себя: глаза потемневшие и тусклые от усталости, губы сжаты в попытке не расплакаться. Малдер увидел, как на ее щеке блеснула слезинка, и, еще раз с тоской окинув ее взглядом, отвернулся.
- Ничего не получилось?
Скалли опустила голову и ответила:
- Наверное, я возлагала на это слишком большие надежды.
На секунду их глаза встретились, и Малдер понял, что внутри нее что-то сломалось. Она глубоко вдохнула, но нижняя губа предательски задрожала. Он никогда не видел Скалли настолько сраженной неудачей. Казалось, что даже воздух в комнате пропитался ее болью. Что эта боль нависала над ней, как какой-то мрачный, темный нимб. Как клеймо.
- Нет, - сказал он так тихо, что его голос тяжело было отличить от шепота. Малдер шагнул к ней, с отчаянием осознав, что не знает, какими словами мог бы ее утешить. Да, эта потеря коснулась и его, но он не ощущал ее так остро, как Скалли, а значит, его собственное разочарование могло подождать до тех пор, пока он не останется в одиночестве. Только сейчас Малдер понял, что ожидал успеха и совсем не подготовился к другому исходу. Он притянул Скалли к себе, и она положила голову ему на плечо.
- Это был мой последний шанс, - сказала она, всхлипывая.
Малдер крепче стиснул ее в объятиях, ощутив бившую ее дрожь. Скалли тут же слегка отстранилась, но, когда он поцеловал ее в лоб, посмотрела на него блестящими от слез глазами и прильнула ближе, прижавшись лбом к его лбу.
- Никогда не переставай верить в чудо, - сказал Малдер.
Скалли уткнулась лицом ему в плечо, и он, ощутив на шее влагу от слез, еще крепче обхватил ее обеими руками и не отпускал, пока она не перестала сдерживать себя. Когда Скалли снова заговорила, ее голос звучал на удивление твердо.