И тут он догадался, где собака зарыта. В блокноте появилась запись: "Не любит синтетику? Охотно ест только натуральные ткани - хлопок, лен, шелк? Исследовать!"
Профессор извлек пожеванный кусок из террариума, чтобы подвергнуть его дальнейшим исследованиям под микроскопом.
Но перед тем он выудил из ботинка старый льняной носок. Отстриг от него пару кусочков, сунул их в террариум...
Смотри-ка!
Голодный Туламор-младший, себя не помня, набросился на угощение.
"Носкоеды охотно поедают льняные носки!" - записал профессор в блокнот, а про себя добавил: "Прямо-таки жрут! Вот это открытие!"
самый крестный из всех отцов
Падре в ярости пнул носковую кучу. Таким Рамзес его еще не видел.
Тот самый толстяк, который проводил в постели целые дни, вдруг принялся прыгать, как мячик.
И орать.
Он орал так, что профессор Кадержабек в своем кабинете наверняка услышал бы его... если бы не груда носков, поглощавшая вопли.
- Сын! У этого чокнутого! Рене! Тоже мне, ученый нашелся!
Он в ярости перекусил пополам незажженную сигару.
- Мой единственный сын и наследник! - завыл он.
- А как же я, папа? - пискнул Рамзес из угла.
- А тебя я знать не желаю! Вы же близнецы, ты родился через час после него! И сделал ноги!
- А что мне было делать?
- Что-что! Схватить молоток и долбануть по этой трижды растреклятой стекляшке!
От ругани ему явно полегчало.
Он выдохнул, успокоился и даже, как ни странно, улыбнулся.
- Ладно, сынок, побушевали и хватит. Дай-ка телефон. Вы меня не знаете, но вы меня еще узнаете!
Падре зарылся в носки:
- Я это все не задаром получил. Крутился как проклятый, - на секунду он словно замечтался. - Да, парень, бывало, и молоток пригождался.
Рамзес в удивлении застыл на месте:
- Ты это серьезно?
Из груды носков падре наконец извлек телефон.
Черный бакелитовый аппарат выглядел ужасно старым, но работал.
Когда-то профессор Кадержабек выставил этот хлам на лестницу, чтобы при случае отнести на чердак, но Туламор-старший прибрал его к рукам.
И когда ему нужно было "крутиться", он ловко подключался к новому телефону профессора.
О чем тот, конечно же, понятия не имел.
Большой Босс толстым пальцем постучал по телефонному диску.
- Нннус, кого бы из моих молодцов поднимем из берлоги? - размышлял он вслух - Василу!
Он набрал номер. Чуть погодя послышался заспанный голос:
- Чего?
- С добрым утречком, Васила!
Повисла тишина. Такую тишину называют звенящей.
- Это... не... - и снова тишина. А потом: - Босс, это вы?
Туламор-старший усмехнулся, и Рамзес понял, что он совсем не знает собственного отца. У него даже голос был другой.
- Насколько я знаю, - отозвался Падре, - в этом городе есть только один босс, и это я. Или у тебя другие сведения?
Это прозвучало угрожающе.
- Конечно, вы! Сколько раз я парням говорил - вот был у нас Падре - всем крестным крестный!
Васило и дальше разливался бы, но его оборвали:
- Был?!
- Ну, давненько у нас никаких дел не было, - начал оправдываться Васило.
- Ну так будут, - заверил его Босс. - Выскребайся из теплой постельки, да прихвати пару ребят. Думаю, разберешься. Оторви их от карт, баб и детишек, ясно? Лучше всего - Пепу Шпильку и Удава Чанга. К ночи я вас жду.
В трубке зашипело, и послышалось изумленное "Алло, алло!"
- Все, договорились! - прошипел Туламор-старший и бросил трубку.
Васил долго пялился на свой потрепанный мобильник. Он нашел его в капитанской каюте списанного теплохода, где иногда ночевал. Этот мобильник валялся у него добрых пару лет, но ни разу не звонил. Неужели старые деньки наконец возвращаются?
недобрые предзнаменования
В ту самую минуту профессор Кадержабек стоял у письменного стола с телефонной трубкой в руке и вид у него был, мягко говоря, растерянный.
Он как раз собирался позвонить своей квартирантке, пани Цвете Ворачковой, чтобы ни сегодня, ни завтра ничего ему не приносила, и вообще, чтоб не приходила, пока он сам ей не позвонит.
Вдова Ворачкова была женщиной достойной. Время от времени она помогала профессору с уборкой и стиркой, а каждый день, пополудни, приносила ему какой-нибудь еды, которую профессор мог бы разогреть себе на ужин.
Но этот ее сенбернар! Любопытный Губерт наверняка учуял бы носкоеда!