Нужно ли говорить, что назавтра я не просто ехал, а на крыльях летел в Серёгину квартиру. Он выдал мне ключи, ещё раз преподал те же самые инструкции о хорошем поведении и своевременной оплате счетов. Милостиво разрешил свободно употреблять вещи из его гардероба – у нас оказался общий размер одежды и напоследок научил пользоваться видиком, который в те времена имелся только в считанных домах. Я прожил в Серёгиной квартире около года. Это был очень продуктивный период мужской независимости и становления в моей жизни. За это время я своими руками сделал ремонт в квартире Люсика, мимоходом приручил его двух приезжих подружек, одну из Варшавы, а другую из Таллина. Девчонки привыкли по приезде в Ригу останавливаться у Серёги Люсиенко. Потом я познакомился со своей будущей женой, променял свободу на любовь, женился, разменял с доплатой родительскую квартиру, а ключи от хаты Люсика передал в руки Бена Волкова.
Ещё через два года, в Москве, состоялся судебный процесс над группой валютчиков, которыми руководил Суслик. Процесс демонстрировали по центральному телевидению. Ведущий передачи многократно подчеркнул полное отсутствие родственных связей у валютчика Суслова с главным идеологом партии. Я смотрел по телевизору передачу «Человек и Закон» об этом процессе и искренне расстраивался – я не забыл о щедром жесте Люсика в мою сторону, я по-прежнему считал его приятелем. Сергею Люсиенко дали десять лет строгого режима. Об его дальнейшей судьбе мне уже ничего не было известно. Бен Волков укатил в Австралию. Моя семья эмигрировала в Соединённые Штаты, а воспоминания о рижской молодости как-то потускнели в суматохе тяжёлых будней.
И вот теперь, внезапно и случайно, имя Сергей Люсиенко, опять появилось на орбите моей жизни. Помощь именно этого человека нынче срочно требуется Андрею Петровичу Звягину, которого я уважаю.
ДНЕВНИК, ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ, ПРОДОЛЖЕНИЕ
1948, ноябрь, 30
Вот уже исполнилось три месяца, как мы переехали в Юрмалу. Сегодня Арнольдас Бекерис уходит в Швецию на рыбацком сейнере. Наш друг давно уволился с работы и не поддерживает с нами никаких контактов, чтобы не навредить нам в случае неудачи его побега из совдепии. Мой дорогой Франц очень расстроен отъездом товарища – фактически Бекерис был последним и единственным другом нашей семьи, но даже он не знал, что я еврейка. Франц теперь очень гордится нашим домом и ему нравится всё вокруг. Мой муж особенно доволен тем, что дом стоит в стороне от дороги и чужих дворов. Франц отказался от всякого ремонта и освежения дома снаружи, он считает, что соседи могут донести в органы, что у нас водятся деньги. Муж рассказывает, что люди в городе шепчутся о возникшем с приходом русских новом способе сведения старых счетов и обид. Достаточно просто написать донос в органы, что во время немецкой оккупации определённого человека видели в компании с немецкими офицерами. Такого навета достаточно, чтобы человека затаскали по допросам. Скорее всего, в ближайшее время его уже нельзя будет встретить на улицах Риги. Франц говорит, что десятки тысяч латышских семей вывезены неизвестно куда в Сибирь, без всяких следов. В городе сплетничают, что происходят случаи, когда обеспеченных людей арестовывают вообще без всяких причин. Спустя недели две к их родственникам являются какие-то посредники и предлагают освобождение арестованного за очень серьёзный выкуп. Мы не знаем, насколько правдивы эти сплетни. Мы с Франеком просто трясёмся от страха каждый день. Франц продолжает работать в своём ателье. Каждое утро он уходит на пригородный поезд в Ригу. Я остаюсь одна на целый день. У нас в доме никого не бывает, только старуха-молочница два раза в неделю приносит нам молочные продукты.
1950, июнь, 16
У меня недавно появилось собственное занятие. Я увлеклась огородом и работой в цветочной оранжерее, стеклянное покрытие которой Франц привёл в порядок. У моего мужа золотые руки – он многое в нашем доме делает своими руками. По выходным Франц всегда что-нибудь мастерит. Он выбелил стены всех комнат и перекрасил все полы, окна и двери. Франц всё делает сам, он не хочет, чтобы в нашем доме бывали посторонние. Муж категорически отказывается наводить малейший порядок снаружи дома. Он привёз семена и рассаду с рижского рынка. В мае я высадила томаты, огурцы, лук и редиску, точно по инструкциям пособия по огородничеству, которое мы нашли среди книг Бекериса. Всходы на грядках выглядят очень красиво, точно так, как они и должны выглядеть, согласно цветным картинкам в книжке. Я провожу много времени в оранжерее. Франц по-прежнему просит у меня ребёнка. Он настаивает на том, чтобы мы выбрались в Ригу, к женскому врачу. Раньше я отговаривалась тем, что я боюсь быть раскрытой. Франц смеётся над моими страхами. Он рассказывает, что в Риге теперь снова появилось много евреев, но других, не таких, как я, а приезжих, советских. Среди этих людей много врачей, учителей и военных офицеров. Они довольно часто занимают хорошие должности и даже покупают дома. Я не верю своему мужу - я хорошо помню, как советы расправились с моим отцом. У меня нет никаких иллюзий о новой власти – у них теперь просто другие методы, но рано или поздно новая власть тоже займётся евреями. Конечно, я ведь почти никогда не бываю вне дома, но я чувствую, что от советских людей нам нужно держаться подальше, они очень опасны. К врачу придётся съездить – у меня уже закончились все аргументы против визита к гинекологу, которые я всегда выдвигаю в ответ на просьбы мужа. У меня осталось только одно условие – мне нужно, чтобы врач был евреем.
1950, июль, 12
Вчера, в субботу, мы, наконец, побывали у врача. Фамилия гинеколога – Голдман. Я своими глазами увидела первого в своей жизни советского еврея. Этот пожилой, седой мужчина произвёл на меня впечатление мягкого, внимательного человека и хорошего специалиста. Меня очень удивил факт, что еврейский врач принимает по субботам. Кроме того, меня поразило нищенское состояние мебели и оборудования в кабинете. Доктор Голдман совершенно не разговаривает на латышском языке, а я, в свою очередь, совсем плохо объясняюсь на русском. Конечно, у нас обоих оставался ещё идиш, на котором мы оба могли бы легко говорить и понимать друг друга, но я побоялась открыться советскому врачу. Мы общались на русском, для чего мне часто приходилось обращаться к помощи Франца. Мой муж, воодушевлённый своим превосходством надо мной, послужил хорошим переводчиком. Франц сильно смущался при переводе интимных подробностей. Когда мы покинули кабинет Голдмана, доктор видимо так и остался под впечатлением, что принимал тёмную, провинциальную тётку из латышской деревни. Перед нашим уходом из кабинета доктор ещё долго шептался о чём-то с моим мужем. Дома Франц сказал, что Голдман не нашёл в моём организме никаких изменений, которые бы не позволили мне иметь детей. Он посоветовал моему мужу тоже показаться специалисту и сдать необходимые анализы. Доктор Голдман также сказал Францу, что мы должны, как можно чаще заниматься любовью, так как возможно у нас не совсем удачное сочетание клеток. Куда ещё чаще – чаще, чем у нас не бывает. Но я точно знаю, что в нашем случае никакие советы докторов не помогут. Это Бог не хочет продолжения моей крови в этом страшном мире.
ВИЗИТ К МИНОТАВРУ, 1 ИЮЛЯ
Часть сегодняшнего дня я решил потратить на контакт с Сергеем Люсиенко, я ведь сам вызвался стать посредником Андрея Петровича. Я не стал беспокоить Звягина, хотя у него, наверняка, есть телефон охранного агентства Labrit. Зачем отрывать от дел важного человека, если в наше время Интернет решает и не такие простые проблемы. Ввожу в поисковую строку Google данные: Латвия, Рига, охранное агентство. А в ответ получаю Security and Bodyguard Agency Labrit, Raina Bulvaris 44, +371-7320422 , электронный адрес и ещё рекламный слоган на трёх языках, латышском, русском и английском: