— Полсотни… Вру! Побольше: пятьдесят два…
— А позавчера?
— Пятьдесят восемь.
Подошел Михайлов, который все это время возился у сеялок, а мы с Дерябиным разговаривали в кабине трактора.
— Сколько ты, Николай Петрович, уж, поди, больше тридцати лет механизатором? — видно, специально для меня спросил Михайлов.
— Тридцать девять.
— Золотые у тебя руки!
— Да уж какие есть.
— Вот только иногда бывает, что…
— А без этого, Владимир Васильич, тоже нельзя! — с живостью вскинул голову Дерябин и, поплевав на окурок, выбросил его из кабины. — Ни выходных, ничего нет! Тоже иногда и выпить надо, чего говорить об этом…
— Спасибо, хоть во время сева держитесь молодцами.
— Ну, во время сева… Святое дело! Это так, иногда… В промежуток! Да ведь тут как? Кто робит за троих, того сейчас на заметку берут А кто не робит, тех не замечают!
— Так оно, — добродушно усмехнулся Михайлов. — Мы с тобой всегда на виду, только отвернул в сторону — уже тебя начинают искать. Я вчера заехал домой пообедать, а тут председатель горисполкома: «Поехали в поле!» Только он меня отпустил, только я опять сел за стол, поднес ложку ко рту — Анатолию Романычу срочно понадобился… Что ни говори, а без нас с тобой люди пока что не могут обойтись.
— Что ты! — живо подхватил Дерябин. — Я вот как-то маленько занемог, не вышел утром, так ведь машину за мной прислали! С-под земли достанут, мертвого-полумертвого!..
— Мы с тобой всегда на виду… — и Михайлов кивнул куда-то в сторону: — Там-то все засеял?
— Ну, а как? — энергично мотнул головой Дерябин. — Хороший будет хлеб! Вот только на Сидоровой кочке, где солонцы, там не знаю… А внизу везде замечательный хлеб будет!
После обеда заехали в контору. Экономист, молодая симпатичная женщина, насчитывала сеяльщикам проценты.
— Владимир Васильич, я Дерябину ставлю норму тридцать два гектара! — строгим голосом предупредила она Михайлова.
Главный агроном решительно не согласен:
— Это почему так?
— По прошлому году.
— Так нынче же у нас другие сеялки! Норма для них — двадцать восемь.
— Норма должна быть не ниже прошлогодней: тридцать два!
— Двадцать восемь! — отрубил Михайлов. — Тридцать два — это для сеялок СЗ-3,6! Мы их нынче к стенке все поставили! Нынче у нас СЗП-3,6, на них норма 28 гектаров, на вот, посмотри в справочнике!
Посмотреть экономист посмотрела, но отодвинула справочник со скучающим видом:
— Надо норму повышать, а вы все меньше и меньше ее делаете…
— Так сеялки эти очень тяжелые! — и Михайлов с завидным терпением стал проводить ликбез: — У СЗП равномерный высев, лучше заглубление, уж если заглубил, так весь день можешь не проверять, будет все как надо, она каждую ямочку скопирует, а та, СЗ, спокойно может эту ямочку пролететь и не засеять. У СЗП скорость меньше, так ведь она зато каждую ямочку скопирует!..
У экономиста отсутствующий взгляд.
— Непонятно объясняю? — спросил Михайлов.
Да, ей не понятно:
— Надо брать современные, более производительные сеялки, а вы взяли какую-то там…— И этак пренебрежительно ручкой: — Не согласна я с вами, поэтому ставлю Дерябину тридцать два гектара.
Все, точка. Она эту СЗП в глаза не видала, «знает» лучше главного агронома, какая сеялка более современная, более производительная, а какая «какая-то там…».
Не берусь судить об этой симпатичной женщине как экономисте. Но в данном случае я оказался свидетелем того, как рядовой конторский работник взял на себя функцию вышестоящего руководителя — указывать одному из действительных руководителей колхоза, притом личности весьма незаурядной, творческой, как именно надо решать чисто агрономические задачи, какие сеялки применять в деле, а какие ставить к стенке. Я не называю ее фамилии, потому что в данном случае действовала она, простой исполнитель, не по своей воле, а согласно установленному государством порядку, по которому граждане СССР ни в коем случае не должны зарабатывать в «этом» году больше, чем зарабатывали в «прошедшем». На этот счет у нашего симпатичного экономиста, как и у каждого экономиста на всех предприятиях СССР, имелись соответствующие строгие инструкции и установки.
Вот из-за таких-то, в частности, инструкций и установок и не было у трудящихся СССР стимулов для более производительной работы. Не ручаюсь, что тот же Дерябин, получив в зарплату меньше денег, чем мог ожидать, в следующий раз будет так уж сильно стараться перекрывать норму.
Чтобы читателю было понятнее, приведу более наглядный пример.
Где-то в середине семидесятых мне посчастливилось довольно продолжительное время общаться на Свердловском инструментальном заводе со шлифовщиками высочайшего класса. Их было четверо. Работали они в отсеке, отделенном от внешнего мира сплошной стенкой из толстого рифленого стекла. В отсек вели герметично закрывающиеся двери, а внутри поддерживался особый микроклимат. Эта четверка асов (еще их именовали королями шлифовки) занималась окончательной доводкой деталей для экспортных образцов выпускавшихся заводом машин, и потому им были созданы такие условия, какие не снились на заводе никакому иному передовику. Станки у них были новенькие, английских и западногерманских фирм, а между станками было столько свободного пространства, что при желании можно было бы устраивать здесь танцевальные вечера.