В четвёртый класс Валя уже не пришла: её отца перевели в город, и мы с ней больше никогда не встречались. Я даже попрощаться с ней не мог, потому что обычно всё лето проводил со своим отцом на острове Старичков: там, в трёх милях от материкового берега, на котором стояло наше село Вилюй, колхозные рыбаки всю войну ставными неводами ловили рыбу, а бригадиром у них был мой отец – Фёдор Корнеевич. Деревянные катера «Смелый», «Боец», фанерный утюжок «Лев Толстой» таскали на буксире сразу по нескольку смолёных кунгасов с лососем, сельдью, а в конце войны и с жирным терпугом на засолку в Новую Тарью и в бухту Саранную. А мимо острова с океанской стороны шли в Авачинскую губу и далее в порт Петропавловск огромные утюги-пароходы типа «Либерти» с грузами из Америки, заканчивая здесь, у океанского берега Камчатки, свой путь по штурманской прокладке по Дуге большого круга. Давно уже нет этих трудяг-«либертосов», скроенных на скорую руку в военное время в Соединённых Штатах. Переламывались они в штормы редко спокойного Тихого океана (кстати, на старых российских картах времён Петра Великого этот океан именовался просто Тихим морем), застревали на прибрежных рифах, и тогда нам, камчадалам, в избытке перепадало полакомиться горько-сладко-солёным сахаром – тестообразной, тягучей желтоватой массой, пропитанной морской водой. Да, его продавали нам по сниженным ценам в рыбкооповских магазинах, причём без всяких карточек. Никогда такой не пробовали? А вот нам довелось…
Давно уже нет в живых тех людей, живших в те годы на этих самых восточных берегах России. В одной из следующих глав я постараюсь немного рассказать о них. Мне очень хочется сделать это хотя бы уже потому, что чиновники советского времени буквально вычеркнули из истории страны и дальневосточного региона даже упоминание об этих тружениках моря военного времени. У меня есть основания утверждать это, и о них сейчас скажу. Так, в 60-х годах я прочитал книгу Старицына «Сероглазка – любовь моя». В этой книге автор как раз и рассказывал о камчатских рыбаках военного времени. Он был в то время директором моторно-рыболовной станции – МРС в Сероглазке, которая обеспечивала рыбацким снаряжением и малыми морскими судами всех колхозных рыбаков на камчатском побережье южнее мыса Шипунского. Я был знаком с ним лично. Он часто приезжал в гости к моим родителям в село Вилюй – и когда мой отец был единственным бригадиром колхозных рыбаков самого крупного на побережье ставного невода, который все годы войны устанавливался на океанской стороне острова Старичков, и когда мой отец целый год был уже председателем самого колхоза «Вилюй». Об этих рыбаках, и о моём отце в частности, часто писала областная газета того времени «Камчатская правда» – сам читал однажды огромный очерк об отцовской бригаде, занявший целый разворот формата сегодняшней «Российской газеты». Среди вилюйских рыбаков было немало награждённых за годы войны и после её окончания. Помню, как он, Старицын Михаил Константинович, – автор той книжки, приезжал к нам летом в 44-м году вместе с капитаном НКВД и вручал отцу Почётную грамоту обкома партии, областного Совета и управления НКВД за заслуги в охране границы. К грамоте были приложены и ценные подарки – охотничье ружьё 16-го калибра и заготовки для хромовых сапог (из них отец, удивительный мастер на все руки, потом стачал отличные сапоги для меня, в которых я долго щеголял в послевоенные годы). Я и сам встречался со Старицыным на Камчатке где-то в 1958 году – в то время он был уже председателем знаменитого на всём Дальнем Востоке рыболовецкого колхоза имени Ленина. Тогда он меня тепло принял в своём председательском кабинете в Сероглазке и долго расспрашивал об отце, который уже десять лет к тому времени жил в Приморье, – они ж были давними друзьями. И вот я прочитал его книгу и не нашёл в ней ни одного упоминания о колхозе «Вилюй», ни одной ссылки на его существование и его людей. Одну только «вилюйскую» фамилию я обнаружил в этой книжке – старшины тресколовного кавасаки Морева, и то лишь потому, наверное, что эти мотоботы числились за МРС в Сероглазке.