В общем коридоре, из которого в разные комнаты вело шесть одинаковых дверей, было темно, но прибрано. В конце, у самого пола, маячила полоска света, – снова кто-то оставил балконную дверь приоткрытой, – тускло обозначившего очертания зеленых штор и сизого ковра под окном. Заметив это только мельком, но как-то болезненно, до мелочей, попытавшись запомнить каждый оттенок этой случайной композиции, юноша, отвернувшись, резко рванул на себя ближайшую к лестнице дверь.
Обожаемый листок, как будто нужды в нем больше не было, небрежно полетел на стол. Да, очевидно, его хотели отправить именно в груду каких-то черновиков, но из-за царившей в комнате кромешной темноты можно было разглядеть только метр пола рядом с дверью, поэтому не исключено было и то, что записка улетела в какой-нибудь в угол.
Молодой обитатель дома, сухо бросив ей что-то вслед, раздернул занавески и распечатал наглухо закрытые окна, которые не раскрывали с середины прошлого месяца. Запах улицы совсем не изменился, но вдалеке от столпотворения людей и скопления всевозможных плодов их работы он казался безвкусным, даже фальшивым; просто в нем не чувствовалось больше той самой живительной нотки, терпким привкусом будоражившей каждое ощущение. Было всего лишь тепло и ясно, в комнату время от времени влетал приятный ветерок. Если бы не чересчур сочная листва деревьев, которая в последние дни лета, казалось, стала какой-то навязчиво зеленой, то время года можно было бы спутать с поздней весной. Разве что не хватало легкости в воздухе.
Дышать было трудно.
Юноша, качнувшись, оставил окно и побрел к своему столу, по загруженности которого можно было предположить, что хозяин кабинета ведет если не писательскую, то уж точно юридическую деятельность. На вершине стопки книг обнаружилась еще одна записочка, но, судя по почерку, оставленная уже другим человеком.
«Дорогой, сегодня я ушла без твоего разрешения. Прости, но у меня было мало времени. Север вроде бы тоже куда-то собирался. Не сердись, если вернусь только завтра. Если захочешь, все объясню. Не скучай, Эрик, сходи, развейся».
– Да куда мне? – тихо спросил он, не прикоснувшись к посланию.
Отвечать было некому, и эта независимость его в какой-то степени даже радовала. Но в то же время больно задевала ниточку самолюбия, до предела натянутую в глубине души. Ясно, отчего он так тяжело сходился с людьми. Кому может понравиться, что настроение у знакомого имеет свойство меняться каждые полчаса? Где тот счастливый «мальчишка», который совсем недавно, забыв о том, что в мире существует много невозможного, несся по улице, восторгаясь десятком слов на измятой бумаге в своей руке? В этой радости не было смысла. Этим чувством было не с кем поделиться.
Задумчиво изучая противоположную стену, а именно замысловатые тени на ней – плод игры сумрака комнаты и дневного света улицы – Эрик рассеянно сгребал со стола всю нужную и ненужную бумагу, отбрасывал ее в сторону, на место одной стопки укладывал другую. Скоро ажурные тени на стене начали сливаться в большое темно-серое пятно, которое, казалось, медленно разрасталось.
Вечерело.
Наконец его руки наткнулись на старую тетрадь в твердой чуть потертой обложке, откинув которую, можно было обнаружить десятки исписанных сверху донизу страниц. Личный дневник – бестолковое дело. Эрик вздохнул, перелистывая желтоватую бумагу. Слова... А в середине тетради – пустота еще не высказанной мысли.
«Ни одной строчки за полгода... Я так устал...»
Он медленно опустил перо на чистый лист. Черная капля стремительно скатилась с кончика пера и растеклась неуклюжей кляксой.
«Я не спал три дня... ждал этого глупого письма. А ведь это еще только предварительное решение».
Он подошел к зеркалу, и на его грустном лице появилась слабая улыбка. Последнее время Эрик улыбался именно так, потому что на большее выражение чувств сил не осталось. Из темноты зеркала на него смотрел бледный молодой человек с потускневшим взглядом и темными кругами под глазами. Он подошел ближе, как будто пытаясь разглядеть незнакомца, которого видел впервые.
– Как я изменился, – прошептал он и поежился от собственного голоса.
С недавних пор болезнь давала знать о себе сильнее обычного. Он чувствовал: скоро смерть заключит его в свои объятья. Сам не зная почему, Эрик боялся умереть ночью. Слишком страшным было это ощущение, когда, едва опомнившись от очередного кошмара, он начинал задыхаться и кашлять, а потом ощущал вкус крови на губах.