— Куда? — как обычно туплю, ведь полностью увяз в собственном дерьме, сижу и чахну, как престарелая баба.
— Поступило предложение продолжить празднество на коттедже. Так что, ты идешь? Или продолжишь тут усыхать?
— Меня не особо радует твое предложение. Левые люди, атмосфера всеобщего веселья, когда такая задница внутри… В пизду такое счастье.
— А если он тебя нахуй пошлет, ты вообще повесишься? Так, может, ну его тянуть-то, айда заранее предрешим исход, а? Что мучиться-то? Веревку на шею. И дело с концом. Хотя, ты уже в петле сидишь, вот так изводя себя, — его голос как кнут стегает. — Зачем общаться с людьми? Есть только ты и твой еблан крашенный, остальные лесом, так? К хуям всех тех, кто с тобой бок о бок шел эти годы, и меня к хуям, подумаешь, я тут сижу с ним, вместо того чтобы набухаться, как черт, и проснуться утром с чужими стрингами на голове и пустыми яйцами.
— Блять, Лех, если я пойду, ты заткнешься? Твои нравоучения и ебание мозга уже поперек горла, правда. Я прекрасно знаю кто, что и как было… но уже не будет, понимаешь? Ничего, сука, прежним не будет! После него все стало другим, неинтересным, пресным, да, бля, противным. Я не хочу в клуб, не хочу тусоваться, пить, улыбаться, когда его нет. Не могу. Мне он нужен. Немедленно, к себе поближе и все. И это мой мир. Это моя радость. Мое счастье, неужели не ясно?
— Да мне давно ясно, что ты влюбленный мудак, у которого зрачок, как у наркомана, как только Филатенков в зоне видимости. Но ты себя теряешь, Тих, себя. А это не есть хорошо. Любовь — она не такая. Она не должна портить тебе жизнь. Не должна с ума сводить, ты же как нервно больной. На каждое слово со стороны — агрессируешь, на любой жест — негатив идет, а он тебя нахуй трижды пошлет под твою же улыбку. Это ненормально. Послушай, блять, меня, пока поздно не стало, и ты не лишился всего из-за этого придурка, который с тобой трахается, который тело отдает, но сердце? Ему похуй. Ему ПОХУЙ, Тихон, и это заметно, похоже, всем уже, кроме тебя.
— Ты не знаешь его. И потому не имеешь право говорить подобное. Ты вообще нихуя не знаешь, что такое любить того, кто не воспринимает тебя, как нечто особенное. Он не гей, Леша, он даже не би, и чем я заслужил его внимание и получил допуск — загадка. Так что я буду пользоваться шансом, пока могу, я буду рядом, пока он разрешает, и мне глубоко насрать на то, кто и что думает по этому поводу.
— И потеряешь все. Всех.
— Даже тебя?
— Ты — эгоистичный ублюдок. Чертовски эгоистичный, но я не дам тебе загнуться. И ты это знаешь.
— Едем? — решаю смягчить конфликт. Вижу его усталое лицо с явно упавшим настроением. Виню себя, что испортил ему праздник, эгоистично испортил, чтобы не одному мне херово было. Эмоции поутихли после того, как я выплеснул часть. Пусть и вот так, пусть и незаслуженно выговорил все близкому другу, да что там, единственному другу, но стало легче. Немного, но легче.
— Хуй с тобой, берем выпивку и едем к тебе, а там уже, может, кто подтянется, раз ты у нас настолько разборчивым стал в выборе тех, с кем тебе общаться. И да, пока я еще трезвый и не забыл, держи, — протягивает средних размеров конверт. — Это подарок, — залпом допивает свое шампанское под мой удивленный взгляд.
Подарков мы не дарили друг другу никогда. Просто не было подобной традиции, вот и все. Только на дни рожденья, и то скорее взаимопомощь была в виде презента, чем что-то специально предназначенное для таких случаев, типа вот тебе брелок, бутылку двадцатилетней выдержки, или еще что. Поэтому его поступок вызвал недоумение, хотя признаю — это приятно.
Открыв конверт, вижу цветастый флайер с приглашением на концерт группы Геры через два дня, билет на завтрашний вечерний самолет и распечатку брони в отеле, оплаченной почти на неделю.
— Я против того, чтобы ты был с ним. Но видеть тебя таким — как серпом по яйцам, честно. Так что пошли, напьемся по-холостяцки, завалимся спать прямо в шмотках. А завтра будем лечить похмелье, чтобы время пробежало быстрее, и ты полетел принимать дозу гребаного наркотика по имени Гера.
…
Когда оказываюсь в ночном такси по пути к отелю, меня так и подмывает набрать его номер, но я одергиваю себя. Пусть это будет сюрприз. Не знаю, приятный ли, но сюрприз. Макс сбросил мне их адрес СМС-кой, сказал, что если не смогу достучаться до уже спящего Геры, то чтобы шел к ним в соседний номер.
Достучался…
— Блять, мне поспать в этой жизни дадут, или где? — распахивает дверь взлохмаченный и дико сонный красавец. Тупит с минуту, трет глаза, хмурится.
— А ты что тут делаешь? — совершенно не тот вопрос, который я ожидал услышать, пролетев гребаную кучу километров, чтобы увидеть эту погань.
— Стою.
— И какого хуя ты тут стоишь?
— К тебе, скотина, прилетел, — ехидно бросаю слова. Отталкиваю от двери пошатывающееся тело и вхожу в номер. Меньшего я от него и не ожидал. Не удивлюсь, если тут толчки с позолотой будут, ибо атмосферка в обиталище охуенная. Все лощеное. Так и блещет новизной техника. Не пылинки нигде. Все сверкает. И мне, как прирожденному сибариту, тут по душе.
— Душ там, — показывает лениво в сторону. — Кровать там, — зевает и кивает в другую сторону. — Телефон там, — тычет пальцев на тумбочку у дивана. — А я спать.
Радушный прием, что тут скажешь. Без лишних слов раздеваюсь, слыша, как прошуршал он к кровати. Иду в душ, неспешно нежусь под теплой водой, вытираюсь белоснежными полотенцами и, нацепив висящий на крючке махровый халат, выхожу.
Как и ожидалось, он уже спит, раскинувшись на половине кровати и обняв как-то по-детски соседнюю подушку. Ложусь к нему, не раздеваясь, отвоевываю половину одеяла, тем самым подтянув его сонную тушку к себе.
Уже привычно за последнее время наших ночевок, он утыкается в мою шею, закинув на меня свои конечности. Укладывается поудобнее, ерзая, чем естественно будит вполне ожидаемо тлеющее всегда рядом с ним желание. И я, кстати говоря, так и не понял до сих пор, он специально это делает или неумышленно. Ведь зная, какая он зараза, вполне можно ожидать злорадное поддразнивание с его стороны.
— Нахрена ты его надел? — шепчет раздраженно, развязывает и без того слабо запахнутый халат, растаскивает полы в стороны. — Лежит тут себе, как манекен. — Это что возмущение в голосе? Я тут, видите ли, будить его не хочу, забочусь об ослиной роже, а он недоволен, что я лежу и не трогаю.
— А что мне делать? Если ты, открыв дверь, сразу же начал с наезда?
— Давно пора привыкнуть к тому, что говорю я, не думая, в девяноста процентах случаев. И вообще, сонному человеку простительно, попиздеть уже нельзя, какие мы ранимые, — фыркает, приподнимаясь выше, почти нависая надо мной. — А ты мог заткнуть небезызвестным способом.
— Мог, — коротко отвечаю, гладя в недовольные карие глаза.
— Как же ты меня бесишь…
Тянется поцеловать, но я против своей же воли отворачиваюсь.
— Чем же? Тем, что не стал будить, заботясь о твоем сне? Тем, что прилетел хуй знает куда, чтобы тебя увидеть? Что же тебе все не так? Не угодить…
— Блондинка, ты что, влюбился в меня? — ехидство проскальзывает в вопросе, а мне ответить нечего. Любой из ответов может оказаться неверным. И я не уверен в том, как он правду воспримет. Нужна ли ему влюбленность моя, которая в любовь медленно перетекает, если уже не стала ей?
Просто смотрю вот так, снизу вверх на него. Без капли лишних эмоций. Открыто. Немного нежно. Провожу по его щеке большим пальцем, взяв в ладонь его лицо. Молчу… наблюдаю за тем, как в его глазах сменяется издевательство и веселье легким испугом и удивлением. Вижу растерянность, а после чувствую поцелуй на своих губах. Верное решение, лучше не говорить лишнего, лучше вообще не говорить, иначе большой шанс испортить все. Отвечаю ему, не передергивая на себя инициативу. Подчиняюсь его страсти, мягкой. Обволакивающей. Руками по спине его провожу, пальцами позвонки пересчитывая. Его дрожь по мне пробегает. Электризует. Намагничивает, к нему еще сильнее притягивая.