И я кляну себя за то, что не выдерживаю и опрокидываю на спину его. Матерюсь едва слышно, впиваясь зверем в губы, расплывшиеся похабной улыбкой. Знает, скотина, как действует на меня. Пользуется моей слабостью.
— Бля… мне вставать через пару часов, — разорвав поцелуй, крепко обнимает, не давая скатится с него. Стояк к стояку. Действует совершенно не успокаивающе.
— Тогда давай спать, — целую в уголок рта.
— Кайфоломство гребаное…
…
Громко. Нет, не так, оглушающе громко. Рев музыки настолько сильный, что уши закладывает и внутренности грозятся выскочить, сотрясаясь под мощный бит. Слепят ярко светящие прожектора. И тут и там слышится писк сходящих с ума девушек, что пытаются привлечь хоть на секунду внимание Фила к себе. И не зря. Он реагирует ухмылкой на каждое выкрикивание, на каждый свист или же крик. Ему нравится это внимание. Он купается в нем, словно инкуб, впитывая в себя эту напряженную сексуально-восторженную энергию. Сверкает своими удивительными глазищами, жирно обведенными черным карандашом. Кривит бледные губы, трясет своей простриженной и немного отросшей ниже лопаток шевелюрой. Красивый. Грешный. Соблазняющий своими тягучими движениями. Линией спины, что видна из-под подранной майки. Бедренными костями, мелькающими, когда джинсы сползают особенно низко. Убивает всем своим внешним видом. Отшибает способность трезво мыслить. Вызывает гордость ядовито-отравляющую, ведь он со мной, пусть и не мой и, вероятно, никогда до конца моим не станет, но я знаю, как стонет он, когда кончает. Именно я видел глаза его, отъехавшие, это его руки так жадно прижимали меня к себе, царапая в кровь спину.
Делает вид, что меня в толпе не замечает, целенаправленно не глядя, ни раза за этот час, что он взрывает сцену. Я уже ревновать его начинаю и к сцене, и к микрофону, который губ его периодически касается. И к публике, что взглядами давно раздела и трахнула. И хуй его знает, что за бес в меня вселился, но когда девушка, рядом танцующая, спотыкается, упираясь в мою грудь, я не отталкиваю, а, приобняв за талию, танцую с ней.
Брюнетка как брюнетка. Симпатичная. С обтянутыми черной кожей стройными ногами, на высоких каблуках прошипованных сапог. Стильная. Дерзкая. С резкими, ко лбу взлетающими бровями и пирсингом в губе. Прямые волосы, отливающие синевой, собраны в высокий хвост, гладко зачесанные, блестящие. Я думаю, что тут даже слова излишни. Ее как не описывай, все равно хоть что-то забудешь. Но признаю, не будь я так бесповоротно влюблен, я бы пташку эту к себе в гнездо затянул бы на разок или на пару разков.
— Привет, красавчик, — улыбается, обвив мою шею руками, танцует по-прежнему чуть резковато, рассматривает в упор без стеснения.
— Привет, красавица, — в тон ей отвечаю. Поднимаю глаза на сцену, а там Гера взглядом меня убивает, допевая песню. Прожигает девушке, что со мной, затылок, готовый рвануть со сцены и вцепится ей в волосы.
— Ты здесь один? — слышу женский голос и поворачиваюсь к ней, сталкиваясь с ней носами. Не сильно, однако же… Вместо того, чтобы завопить, как типичная баба, она смеется, погладив пальцами с длинными, естественно, черными ногтями переносицу, чем вызывает и у меня улыбку.
— Не могу однозначно ответить, — прикрикиваю ей на ухо, ибо слышно довольно хреново при такой громкости выступления.
— Понятно, — кивает. — Лера, — протягивает руку, вторая же лежит на моем плече.
— Тихон, — мягко жму хрупкую женскую ладонь.
Отвлекшись на пару минут разговором с девушкой и не следя за музыкой, не сразу улавливаю, что сейчас играет что-то фоном, совершенно не по стилю Геры и его группы.
— Что за нахуй? — шипение мне в лицо. Девушка удивленно отходит в сторону, хлопает глазами, вероятно не ожидая, что я знаю самого солиста.
— Ты о чем? — делаю вид, что не понимаю его. А он разъярен. Готов порвать на лоскутки. Сжимает мою челюсть в руке, тянет на себя и целует. Кусает в кровь мои губы. Собственнически. Ревниво. Толкает собой, заставляя пятится через толпу из зала. Но не отпускает. Чувствую привкус крови. Его жадность. Нетерпеливость. Злость.
— Сука, тут журналистов пиздец сколько, тут продюсер мой, а ты провоцируешь. Тискаешь шалаву размалеванную, уебок, — рычит, глядя только на меня, а иногда мне за спину, чтобы, вероятно, не вписаться куда-нибудь.
А меня вставляет. Хотя я понимаю, что теперь у него будут проблемы. Теперь его личная жизнь открыта для всех. Вуаль сдернута, жестко, быстро, и им же самим. Прожженный натурал, звезда мирового масштаба, сводящий с ума женское поколение разных возрастов, оказался в отношениях с парнем. Это же крах… это пиздец какой ажиотаж, о нем будут орать заголовки. Интернет взорвется от подобной новости. Но он плюнул на все из-за порыва, из-за ревности. Выходит, ему не похуй?
— Нахрена тогда ты это сделал? Зачем сам себе все испоганил. Оно того стоит?
— ТЫ МОЙ. Ясно? МОЙ, блять. Именно, сука, мой апельсиновый гребаный извращенец. Мой блондинистый урод. А не каких-то там баб, что вешаются на тебя. Да еще и при мне! Ты соображаешь вообще, что творишь? Зачем провоцируешь? Зачем? Это и есть твоя влюбленность? Или все сказанное и сделанное — пиздеж, а?
— Успокойся и не ори, — облизываю прокушенную губу.
— Заткнись. Молчи, блять, иначе я уебу тебя об стенку, клянусь своим покойным братом, что уебу так, что черепно-мозговая будет.
Заталкивает куда-то. Судя по всему, в гримерку, нервно хлопает по выключателю. Свет озаряет захламленное шмотьем и сумками помещение. Закрывает дверь на широкий засов. Молча подталкивает меня к дивану. Срывает с себя остатки майки, следом ремень с огромной бляхой слетает на пол.
— Тебе меня мало? Мало, спрашиваю? — он впервые настолько агрессивный. Это не пугает, это скорее вызывает легкий шок. Ведь я не знаю, что от него такого ожидать. Становится на колени по обе стороны моих ног. Толкает в грудь, так что я на спинку откидываюсь. Его ширинка ровно напротив лица моего, вздыбленная. Его что, грубость подобная возбуждает?
— Отвечай, блять, когда я прошу! — шипит, больно сдавив мою челюсть. Снова впивается в мои пострадавшие губы, причиняя еще больше боли. Терпимой, но все равно приятного мало, когда чувствуешь, как течет тонкая струйка крови из губы по подбородку.
— Гера, не перегибай, я тоже могу показать, какой я крутой и уебать тебе. Хочешь? Я никого не провоцировал специально. Она сама подошла, и мы просто перекинулись парой фраз. Да вообще, какого черта я оправдываюсь? И с какого хуя ты набрасываешься, как животное? — начинаю все же заводится. Несколько поздновато, ибо его запал угасает на глазах.
— Да потому что заебало!
— Это тебя-то заебало? Представь, каково тогда мне регулярно твои высеры терпеть.
— Так не терпи, больно, блять, надо, — слетает с дивана, пинает ногой свою же майку. — Нахуй было приезжать тогда?
Треплет волосы, портя все старания приводивших его в порядок людей. Цепляет бутылку со стола и залпом выпивает почти половину литрушки минералки. Нервно посматривает на меня. А я чувствую себя ебланом, который даже противостоять ему уже не может. Вижу его метание и притянуть к себе хочу. Плевать мне на то, что челюсть болит от его пальцев-тисков. Что губа болезненно пульсирует. Он неправ в том, что сорвался вот так, при всех. Но я тоже не ангел, надо было не улыбаться этой девке, хотя будь она уродиной, он бы не завелся. И будь ему похуй, не стал бы орать.
— Иди ко мне, — протягиваю руку, все еще сидя на диване. — Да перестань, иди сюда, успокойся.
— Мне такой пиздец будет, такой пиздец, что ты не представляешь.
Подходит, я же, пользуясь его невнимательностью, тащу к себе на колени, обнимаю похолодевшие плечи. Адреналин-то прошел, теперь тело не горит в огне, теперь ему холодно.
— Импульсный идиот, — утыкаюсь в провонявшие сигаретным дымом и лаком волосы.
— Заткнись… — где-то возле моего уха шепотом. — Просто помолчи со мной, ладно?
…
Домой вернулись мы вместе через три дня. Пиздюлей эпического масштаба получил Гера и от Макса, и от Николая — продюсера, и тем более от Паши — менеджера. Я думал, они его втроем порвут на флаг британский. Когда же Максим отошел, то стал уже заступаться, приводя кучу доводов и решений сложившейся ситуации. Меня они не трогали. Лишь иногда бросали красноречивые взгляды. Не более.