Насекомые и птицы в первые несколько дней потеряли ориентировку в пространстве, но потом приспособились к новым условиям и стали летать ещё быстрее, чем летали на Земле. Поначалу проблемой было то, что птицы врезались с разгону в защитное поле, портили себе крылья, сворачивали клювы и калечились. Поле было упругим, не давая им разбиваться насмерть, но пичугам от этого было ненамного приятнее. В конце концов, пришлось нижнюю часть поля сделать непрозрачной, после чего подобные инциденты прекратились.
В остальном, всё вроде шло по плану — биосфера представляла собой полностью замкнутую небольшую экосистему, в которой было досконально рассчитано количество нужных особей того или иного вида, чтобы поддерживать её в равновесном состоянии. Безопасный диапазон количества особей был довольно узок — это, конечно была не планета Земля, на которой, например, без существенного ущерба равновесию экосистемы может жить десять человек, а может и миллиард.
На Центавре же, Марко хотел установить биосферу в сотню раз превышающую лунную. Где-то размером с треть Москвы. По его словам именно столько нужно было почвы, чтобы без проблем прокормить 3-4 тысячи человек.
На моё замечание о том, что уже через лет 20 из тысячи поселенцев получится как минимум десяток тысяч человек при благоприятном развитии событий, Марко лишь отмахивался: 'что-нибудь придумают на месте… повоюют, в конце концов'. Я довольно скептически относился к возможности междусобойчиков на территории в несколько тысяч квадратных километров, но спорить с Марко не стал.
Вместо этого, я вызвал Олега, чтобы посовещаться с ним разрешать экспедицию или нет. С Жорой разговаривать на эту тему было бессмысленно, я и там мог сказать, что он лишь пожмёт плечами и скажет что ему всё это глубоко безразлично.
— А чего тут думать, — сказал Олег, после того, как выслушал мои сомнения, — Марко он хоть и авантюрист, но возможные проблемы и осложнения он понимает не хуже нас с тобой, а скорее даже лучше. Его тоже можно понять, лунный полигон не даёт возможности полностью отработать процесс переселения людей на другие планеты, тут действительно нужно сделать попытку полной изоляции. Чтобы поселенцы рассчитывали только на свои силы и не надеялись, что любой их запрос будет тут же исполнен с Земли и не думали, что они в любой момент могут собрать манатки и улететь назад.
— Может ты и прав, — вздохнул я, — но ты представляешь, какой удар по нашей репутации нанесёт провал проекта?
Олег посмотрел на меня с усмешкой.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь методов подстраховки? Самый простой — сразу снять с себя всю ответственность за эту миссию, возложив её на стороннюю компанию, зарегистрированную в оффшоре, или же просто заранее объявить прессе, что мы тут не причём. А если дело и сорвётся, то кто об этом первый узнает? Наверное ты. Так кто тебе помешает во всём обвинить злобных инопланетян?
Хоть совесть и мучила меня, я не мог не признать правоту Олега. На следующий день я дал прессе интервью о том, что заявленный институтом проект по переселению людей на другие планеты чрезвычайно рискованный и правительство российского союза не несёт никакой ответственности за его успешность. Я детально и досконально описал все проблемы, которые могут возникнуть у поселенцев. Только после этого я созвонился с Марко и Олегом и дал добро на финансирование проекта.
Честно говоря, почти никого из потенциальных переселенцев моё выступление не напугало. Из набранной тысячи человек лишь несколько десятков отказались от полёта. Вместо них тут же нашлась уйма новых добровольцев — всё-таки жив в землянах дух авантюризма.
Ускоренному развитию событий и идей по переселению способствовало ещё и то, что все необходимые расчёты, как оказалось были сделаны ещё в советское время. Нашим учёным вообще не пришлось заново рассчитывать что нужно для полёта и бесперебойной работы подобной замкнутой биосферы — они просто взяли старые русские и американские разработки и выбрали те, которые им показались более адекватными.
Как оказалось, довольно обширные опыты создания замкнутых биосфер начали проводиться ещё в нацистской Германии. После второй мировой дело не умерло, его подхватили другие страны и на сегодняшний день мы имели как минимум десяток методик для расчёта необходимого количества микроорганизмов, растений и всего того, что нужно для их сосуществования.
Основной проблемой было скорее то, что мы не знали на какой именно планете окажутся поселенцы — жарко ли там будет, или наоборот холодно, какова длина суток, гравитация, солнечная радиация и многие другие факторы, которые могли помешать нормальному развитию земных организмов.
Пока мы склонялись к тому, что поселенцы смогут нивелировать негативные факторы с помощью неограниченного запаса энергии, имеющегося у них.
Конечно, будь у Жоры готов анонсированный им преобразователь материи, всё было бы проще — бери любую планету и превращай её в то, что тебе хочется, но Жорины опыты пока зашли в тупик, а у Марко зудело в промежности — он хотел отправить межзвёздную экспедицию как можно скорее.
Наверное я, всё же немного завидовал тем, кто отправляется к далёкой и одновременно самой близкой к нам звезде. Они уже через каких-то пять лет узнают есть ли там хоть какая-то жизнь, а мы будем ещё четыре с половиной года ждать, пока получим от них первое сообщение.
В такие моменты я начинал понимать сказанные Жорой слова о том, что его открытия по большому счёту это такая мелочь, которая даже не стоит упоминания во вселенском масштабе.
Да, мы действительно внедрили антигравитационный двигатель. Да, теперь можно с огромной скоростью носиться по нашей планете и даже по нашей солнечной системе, но остальные звёзды оставались для нас всё так же далеки и недоступны.
Как-то Жора в очередной раз заговорил со мной на тему мировой безопасности. Он довольно часто её поднимал, помнится он даже как-то заявил, что взялся за изобретательство надеясь сделать такое устройство, чтобы бомбы не могли взрываться и войны во всём мире прекратились бы сами собой. Сейчас он и сам прекрасно понимал наивность тех своих детских надежд, но идеи своей не оставлял и то и дело возвращался к ней в наших разговорах.
Обычно я пропускал мимо ушей подобные его пацифистские трынделки, но на этот раз я завёлся:
— Слушай, да мы с тобой вдвоём такая сила, которая может любую армию разгромить в два счёта. Ничего больше даже не нужно изобретать. Если где начнётся конфликт, мы прилетим на нашей тарелке, сядем перед командирским танком и всё, войне конец.
— Командирский танк это что-то новое в военном деле, — усмехнулся Жора.
— Да ладно, — хмыкнул я, — типа ты много в этом деле соображаешь.
— Ну я-то книжки не только про физику читал, — усмехнулся он.
Я тут же забыл об этом разговоре и вспомнил о нём лишь через несколько дней, глядя вечером по телику новости. В Чечне было опять неспокойно. Вроде и не война, но что не день объявляли то о захватах бандгрупп, то про обстрел милиционеров. Короче, полный каунтер-страйк. Хуже всего было то, что очаг разрастался, это было отчётливо видно на карте. Теперь Карачаево-Черкесия и Дагестан упоминались в сводках даже чаще, чем Чечня, к нестабильности в которой все уже давно привыкли.
— Вон, слышишь, — кивнул Жора на телевизор подзадоривая меня, — слабо войну остановить, если мы по твоим словам такие крутые.
— Какую ещё войну, — тут же насторожилась моя мама, — вы что это там удумали?
— Да не переживай, — отмахнулся я, — просто хотим попробовать себя в качестве миротворцев.
— Это понимать, как твоё согласие? — усмехнулся Жора, — может тогда сразу и поспорим, что у тебя ничего не выйдет.
— Не выйдет, — подтвердил Жорин отец, присушивавшийся к нашему разговору, — ни у кого не вышло и у вас не выйдет, так что лучше даже и не пытайтесь.