Закон о ветеранах, принятый в 1946 году, помимо всего прочего, потребовал подготовить психологов, способных помочь людям, вернувшимся с войны. При финансовой поддержке государства множество выпускников, получив новую специализацию, влились в ряды психиатров и начали работать. С тех пор многие психологи практически лечат не только ветеранов, но и штатских, ведут частную практику, и их услуги щедро оплачиваются страховыми компаниями. За двадцать пять лет число усовершенствованных психологов (теперь их называют психотерапевтами) превысило количество врачей всех остальных специальностей, а в некоторых штатах пришлось принять законы, запрещающие психотерапевтическую практику лицам, не получившим должной медицинской подготовки. Пост президента Американской ассоциации психологов — некогда вершину научной карьеры — сейчас занимают психотерапевты, чьи имена не известны ученым академической школы. Психология стала ассоциироваться с лечением умственных и психических расстройств. Важнейшая цель этой науки — облегчать людям жизнь и делать ее более плодотворной — ныне сводится к коррекции патологий, а поиски потенциальных гениев и вовсе заброшены.
Ученые академического лагеря со своими подопытными крысами и студентами недолго оставались в стороне от новых веяний. В 1947 году Конгресс учредил Национальный институт психического здоровья (НИПЗ), и финансирование научных исследований развернулось в невиданных дотоле масштабах. Поначалу исследования основных психологических процессов — нормальных и анормальных — в равной степени находили поддержку у руководства Института. Но НИПЗ возглавили психиатры, и потому, вопреки названию и первоначально заявленным целям, Институт здоровья постепенно превратился в Институт болезней — прекрасное научно-исследовательское учреждение, к несчастью занятое исключительно расстройствами психики, а не помощью здоровым людям.
Исследователи получили гранты, и к 1972 голу следовало доказать, что их работа действительно важна, а значит, связана с изучением психических расстройств. И психологи академического направления тотчас переориентировали своих крыс и студентов, приспособив для новых целей. Подавая заявку на свой первый грант в 1968 году, я уже почувствовал определенное давление. Но поскольку тогда меня занимало, как облегчить людям страдания, я до некоторой степени «попал в струю».
— Может, поехать в Йеллоустон? Там наверняка есть телефоны-автоматы, — предлагает моя жена Манди. Дети принимаются за очередную песню. Я быстренько отступаю, чтобы вновь нырнуть в воспоминания.
Город Итака (Нью-Йорк). На дворе 1968 год. С прошлого года я работаю помощником преподавателя психологии в Корнелльском университете. Между мной и моими студентами — разница в пару лет. Когда я учился в Пенсильванском университете, мы вместе со Стивом Майером и Брюсом Овермайером изучали феномен приобретенной («выученной» или «усвоенной») беспомощности. Подопытных собак подвергали воздействию тока. Сначала наши подопечные пытались любыми способами избегнуть неприятных ощущений, но, поняв, что это невозможно, отказывались от борьбы. Тихонько поскуливая, они продолжали терпеть электрические разряды, даже когда получали возможность уйти.
Это открытие поразило исследователей, разрабатывавших теорию обучаемости: ведь считалось, будто животные не спо собны понять, насколько их усилия бесплодны, или осознать, что связь между их действиями и результатом — случайна.
Они могут запомнить, что определенные действия, вроде нажатия на палку, влекут за собой положительный (появление порции еды) или, наоборот, отрицательный (исчезновение корма) результат. Но осознание того факта, что еда появляется случайно, независимо от нажатия на палку, считалось недоступным разуму животных (как, впрочем, и людей). Понимание случайности происходящего — когнитивный процесс, а теория обучения основывается на механической цепочке стимул-ответ-закрепление, что полностью исключает размышления, догадки и ожидания. Животные и люди — полагали сторонники этой теории — не могут ни оценить непредвиденные обстоятельства, ни четко сформулировать, что их ждет в будущем, и тем более осознать свою беспомощность. Феномен приобретенной беспомощности ставил под сомнение аксиомы нашей профессии.