– Да, всё хорошо, – слабым голосом проговорила супруга. – Иди. Тебе пора.
– Ага. Что-нибудь сварганю и пойду. Макароны разогреть? Вечером расскажешь, что случилось, хорошо? Ты, главное, не лежи пластом – от этого точно лучше не станет.
Противный, утренний свет лампочки освещал кухню – колючий и удручающий, как болезнь. Глаза постепенно привыкали. Мерзкий холодок заставил поёжиться, мурашки побежали по телу. Отопление уже включили, но рамы на кухне были такими, что тянуло изо всех щелей, как ни затыкай; особенно – от форточки. За окном грустили в предутреннем сумраке деревья с почти опавшей листвой. На небе творилось чёрт знает что: тучи налетели унылой пагубой, готовясь оросить дождём улицу и торопящихся на работу первых пешеходов, рискнувших покинуть свои уютные жилища в эту тоскливую рань. «Даже природа в депрессии, – недовольно подумал Павел, – хоть бы солнце показалось».
Вода в новом электрическом чайнике буднично зашумела. Павел закинул в микроволновку вчерашние макароны с котлетой и, вздохнув, тяжело опустился на табурет у стола. Включил маленький приёмничек: болтовня ведущего, как правило, развеивала утреннюю апатию, но сейчас даже она не помогало избавиться от груза на сердце.
В который раз вспомнил то, что произошло почти десять лет назад. Ему и самому с трудом удалось пережить, для Юли же это стало настоящей катастрофой, ударом, от которого она так и не оправилась даже спустя столько времени.
Обращались к врачам, пили лекарства – толку мало. Ходили к батюшке. Тот выслушал, велел пост держать, исповедаться и причаститься. Всё сделали, как надо. Приступы прекратились, но через год напасть обрушилась с новой силой. Хотели съездить к старцу в монастырь – недалеко, километров двести от города. Но как-то не срасталось: работа, дела… А может, сомнения закрались: есть ли толк? Павел редко в чём-то сомневался, но сейчас он никак не мог понять ту странную штуку, которую священник называл Божьим промыслом. Батюшка говорили: Господь не сразу открывает Свои планы, смирение нужно… Но чем больше Павел раздумывал, тем больше казалось, что это просто слова. Спрашивал у Небес – Они молчали. Испытание, видимо, такое.
Павел поднялся со стула, прошёлся по кухне взад-вперёд. Взгляд упал на отвалившуюся от стены кафельную плитку. «Всё разваливается. Переезжать надо, – подумал он. – Вот накоплю немного – переедем к чёртовой матери отсюда. В этой конуре, у кого хочешь, депрессия начнётся». Выругался вполголоса, потом попробовал помолиться, но знал только «Отче наш», да и то, кое-как.
Железный звонок микроволновки, возвестивший о разогретой еде, прервал попытки Павла устремиться душой к вечному.
«В этом году участились случаи пропажи людей…» – говорил диктор по радио. Павел прислушался: какая-то программа, вроде криминальных сводок.
– И с утра эту муйню людям грузят, – проворчал он и выключил приёмник.
Вода в чайнике забурлила, и кнопка отщёлкнулась. Павел налил кружку воды и засыпал заварки: не себе – супруге. Зелёный чай должен успокоить.
***
Прихватив банку с окурками, Павел пошёл обратно в квартиру. На кухне на столе лежала коробка с тортом – безе, её любимый. А ещё по дороге домой он купил цветы. Редко, когда покупал, а сейчас решил порадовать жену. Ей нравились хризантемы, аромат их навевал весеннее настроение. И вот теперь большой, яркий букет пестрел своей ненужностью и жестоким напоминанием о непростительной ошибке.
Темнота угрюмо смотрела в окно, скреблась по стеклу колючими ветками. Павел долго стоял, созерцая то, чем он надеялся спасти её, вернуть пропавшую искру жизни. «Зачем я ушёл? – корил он себя. – Не надо было уходить. Идиот! Только не сегодня. Взял бы отгул, больничный, отпросился бы – да что угодно! Неужели эта треклятая работа так много стоит?!»
По щеке скатилась очередная слеза. Сел на табурет. Бежать? Звонить? Куда? Зачем? Неужели это что-то исправит? Что бы он ни делал, случившегося не изменить, не повернуть время вспять.