Однако эпоха деидеологизации еще не изжита. Поведение многих наших политиков наводит на мысль, что им в принципе все равно, какую идеологию поднимать на своих знаменах. Значительная часть нашего истеблишмента рассматривает любые идеологические построения исключительно как выборные технологии, политические симуляторы, способы манипуляции массами. Странно при этом, что им не приходит в голову: массы привыкают к данной ситуации, и в них с течением лет, от выборов к выборам, нарастает апатия, вырабатывается своеобразный иммунитет на предвыборный пиар.
Ситуация усугубляется тем, что и сами базовые идеологии современности стремительно мутируют, их смысловые контуры оплывают, их идейные стержни «потекли». Так, например, либерализм, всегда провозглашавший главной ценностью идеал «свободы», эмансипации от сковывающей опеки государственных и традиционных институтов, в нашу эпоху становится инструментом для насаждения самой отъявленной политкорректности. У неолиберализма прорезаются клыки тоталитарности.
Социал-демократы, по идее, должны отстаивать ценности социальной справедливости, главной из которых является древняя заповедь «кто не работает — тот не ест». Однако на деле классическое левое наступление труда на капитал в современную эпоху обернулось формированием нового кастового строя, строя потребителей с диктатурой меньшинств и паразитических слоев общества. Излишне говорить о том, что эта диктатура меньшинств с ее культом толерантности — несправедлива. Однако защитников «новой левой» идеи социальная справедливость, похоже, уже не интересует. Их интересует социализация асоциального , гармония со всеми не трудящимися, всеми отщепенцами и раскольниками, всеми тунеядцами и изгоями общества. Особо уродливые проекции эта идеология получает в обществах более бедных и ущемленных в социальном плане, чем сытый Запад, ведь в бедных и незащищенных обществах несправедливость переживается гораздо острее.
Что касается национализма, то традиционно данная идеология была призвана защищать «почву» и суверенитет. Мутация национализма оказывается наиболее глубокой и вопиющей, потому что под видом отстаивания национальной независимости идет сдача цивилизационной и культурной идентичности, ее размывание. «Национализм» постиндустриальной эпохи незамысловат: он предполагает, что нация свободно и добровольно отказывается от своей идентичности, происходит ее десуверенизация, подчинение транснациональным структурам и внешнему геополитическому субъекту. Прикрываясь национальной идеей, продажные элиты попросту решают свои проблемы, встраиваясь в глобальный мир. Более органично это получается у элит малых наций, всегда живших на границах больших цивилизационных ареалов, в зонах столкновения между ними. Переходя в качестве трофеев из рук в руки, эти «буферные нации» уже привыкли к роли перебежчиков и цивилизационных оборотней, к ощущению себя то ли жертвой, то ли пионером исторического процесса.
Исходя из всего этого, деидеологизацию и запрет на наличие государственной идеологии следует рассматривать как инструменты разоружения противника . Ведь у США, страны с подчеркнуто мессианским самоощущением, есть четкая и даже агрессивная внешнеполитическая идеология, которую они несут другим народам: где-то через тонкую политику незримого «управления хаосом», а где-то буквально и грубо — «огнем и мечом». Есть у них и внутренняя идеология, включающая не только набор догм политкорректности и двойных стандартов, но и доктрину развития и экспансии.
Наша деидеологизация 90-х годов — составная часть капитуляции перед противником, отказ от преимуществ, связанных с самостоятельностью мировоззрения. Вопрос не в том, чья идеология истинна, а в том, что деидеологизация во всяком случае неистинна и замешена на самоотрицании. Возвращение идеологии как волевой мысли о собственной стратегии развития, о собственных ценностях, о собственной цивилизационной модели — неумолимое требование русской истории .
1.4. Проблема свободы
По выражению одного из отечественных мыслителей, проблема политической свободы постоянно ставится как проблема освобождения, обретения свободы, тогда как на деле труднее всего не завоевать, а сохранить обретенную свободу и не впасть при этом в новое рабство .
Справедливость этих слов все мы сполна ощутили на себе. Свобода в ее классически либеральном понимании оказалась на нашей почве крайне расплывчатой и лицемерной ценностью. Те, кто много говорит о свободе, на деле думают только о деньгах и обогащении. Деньги же рассматривают как средство для подчинения других. Такова была свобода в устах Р. Чейни, когда он не так давно высокомерно поучал Россию и пенял на ее «отступления от демократии».