Из числа прочих материальных изобретений наших доисторических предков надо указать: 1) ткацкий станок, остатки которого найдены в свайных постройках Швейцарии, 2) добывание огня трением и 3) открытие почти всех главнейших металлов, которыми мы пользуемся в технике в настоящее время.
Их добывание из руд, т.е. земель, не имеющих по виду ничего общего с металлами, требовало от изобретателей кроме многочисленных опытов еще способность к обобщению. Можно, пожалуй, допустить, что добывание одного из легкоплавких металлов, вроде олова, было открыто случайно нагреванием оловянной руды с углем, но допустить, чтобы так же случайно было открыто и железо, нет никакой возможности, так как для его добывания требуется высокая температура и особые приспособления. Конечно, пример с оловом мог навести на мысль, что и все другие земли, нагретые с углем, должны дать какие-нибудь металлы, но подобные обобщения не под силу дикарям, у которых эта способность совершенно отсутствует.
В духовной области человек неолитического периода также оставил после себя памятник не менее величественный, чем менгиры, а именно так называемые произведения народного творчества, из которых лучшие принадлежат к числу международной памяти, вошли в Илиаду, в Одиссею и в народный эпос многих стран. Их темами пользовался Шекспир для своих драм и многие лучшие европейские поэты и писатели для лучших своих произведений. Эти продукты доисторического творчества даже в той искаженной форме, в которой их передал народ, слишком гениальны, чтобы их можно было приписать первобытным дикарям, а потому этнографы для объяснения их источника придумали особый вид творчества, которого примеров никто никогда не наблюдал, творчества «безыскусственного, бессознательного и коллективного». Предполагается, что какой-нибудь дикарь или варвар, занятый исключительно материальными проблемами и не имеющий ничего общего с поэзией, сочиняет, допустим, какое-нибудь четверостишие. Это произведение заимствуют другие такие же дикари и передают из уст в уста. Каждый от себя что-нибудь прибавит, что-нибудь исправит и передает дальше, а в конце концов вместо грубого искажения первоначальной мысли, как это обыкновенно наблюдается, выходит гениальная поэма, полная великих мыслей и великих чувств, которые вовсе несвойственны дикарю. Может ли быть что-нибудь искусственнее такого объяснения?
Из тех обрывков древних произведений, которые носят теперь наивно сказочную форму, можно догадаться, что у первобытного человека было очень широкое миросозерцание и что многие вопросы, за которые Европа принялась только в конце XVIII или в начале XIX века, уже занимали первобытного человека и что он даже решал их довольно близко к нашему. Сюда, например, относятся легенды о ледниковом периоде.
Одну из легенд, относящихся к этому времени, по словам французского антрополога Хами, опубликовал в 1771 г. Анкетиль-Дюперрон. Это зендский текст, называемый Вендидат-Садэ. Так же, как по греческой мифологии и по Моисеевым преданиям, человек по этой легенде живет сначала в «месте наслаждения и изобилия», Eeriene Veedjo, «более прекрасном, чем весь мир», данном Ормуздом. Ариман, «источник зла», действует в свою очередь и в реку, которая орошает земной рай, впускает созданного им большого змия, «мать зимы». Зима распространяет холод в воде, в земле и на деревьях». Тогда Ормузд создал Soghdo, «изобильное стадами, второе жилище первого человека».
В другом конце арийского мира нашли подобную легенду. Мифические песни скандинавов указывают горное поселение, через которое проходит, как выше, ледниковый период. Картину его поэт изображает следующим образом: «Мир мрака на севере, там вытекает 12 рек, которые катят жестокую отраву. Пар, который выделяет отрава, сгущается в изморозь и воды замерзают. Мир огня на юге, там брызжут искры, которые встречают лед и растопляют его».
С первого раза кажется странным и даже невероятным, чтобы неолитический человек мог знать, что ледниковый период был явлением временным, которому предшествовал другой более теплый период. Если, как полагают, ледниковый период продолжался 160 тысяч лет и в начале его человек был животным, не обладавшим еще членораздельной речью, то какие же предания могли сохранится от начала этого периода?
Но это странно только с точки зрения теории постепенного развития, которая убеждена, что человек неолитического века был жалким дикарем.
Если думать, что это было существо гениальное, мыслящее и наблюдающее природу, то ему не трудно было по остаткам ледникового периода, в его времена еще более свежим и многочисленным, воссоздать в своем уме прошедшее довольно близко к действительности, как делаем это и мы в настоящее время. Ведь не удивляемся же мы, что автор Пятикнижия Моисеева или те люди, от которых до него дошли предания, передали нам порядок сотворения мира очень близко к тому, к которому в наше время пришли геологи изучением земной коры. А между тем, откуда же эти люди могли знать о порядке происхождения животного и растительного мира, как не из непосредственного наблюдения природы?
Сюда же относится очень интересное сведение, что теория Ламарка происхождения видов, или, по крайней мере, ее главная идея, также была известна неолитическому человеку, судя по широкому распространению верования о происхождении человека от обезьяны.
По этой легенде, человек произошел от пары обезьян, у которых от перемены пищи (так же, как учил Ламарк) изменились внутренности, органы и кожа; волосы на теле выпали, руки укоротились, хвосты исчезли и обезьяны получили дар слова.
Даже о нашем, сравнительно очень недавнем, открытии о существовании мира бактерий, первобытный человек, если и не имел такого точного понятия, как мы, то догадывался в общих чертах. Так, по верованию огромной массы современных народов, «нечистая сила», подобно бактериям, распространена повсюду. По верованию месхов она попадает в организм человека через рот, а по верованию закавказских татар, вся вселенная наполнена «злыми духами». Они находятся в каждом углу дома, в каждой щели, в колодцах, в реках, в озерах, в лесу, в дуплах деревьев и внутри животных. Нечистая сила всегда окружает людей и даже норовит лезть им в уши, в рот, в нос. Злые духи посылают людям разные болезни и несчастия. По верованию камчадалов, они живут в воздухе, входят в рот, поселяются там и производят болезни. Если бы современная теория бактерий попала в народ, а интеллигенция почему-либо исчезла, то наше простонародье не могло бы иначе передать эту теорию. Доказательством того, что бактерии не только были известны нашим доисторическим предкам, но что знакомство с ними применялось даже к лечению болезней, видно из того, что «знахари некоторых некультурных народов знакомы с ослаблением действия заразного яда посредством прививок. Бушмены лечатся таким образом от укушения змей и скорпионов».
Что касается европейской медицины, то многие из средств, ею практикуемых, берут свое начало в глубокой доисторической древности. Так, у нашего русского простонародья известны сухие банки, а негры знают кроме того и кровососные. Клистирная трубка известна у американских индейцев племени дакота и у негров Западной Африки. Знахари некоторых диких народов удачно производят некоторые серьезные операции, как овариотомию (австралийцы), лапаротомию и кесарево сечение (угандийские негры). Трепанация черепа, известная в Европе еще в четвертичную эпоху, употребляется до сих пор у негров, персов и новогебридцев для излечения нервных болезней и падучей. Далее, горячая баня, которая теперь начинает сильно распространятся в Европе как лекарственное средство, существует не только у великороссийского простонародья, но на Кавказе, в Азии, в Америке и в Полинезии. Кумыс и кефир, известные с незапамятных времен у среднеазиатских и кавказских народов, приняты у нас теперь как хорошие лечебные средства. Я уже не говорю об огромном количестве средств, принятых нашей фармакологией, которые взяты от народа, а этим последним сохраняются из глубочайшей доисторической древности.
Наконец, если ко всему сказанному прибавить многочисленные астрономические сведения, на которых построен календарь и метеорологические приметы, которые сходятся с данными, добытыми европейской наукой, то видно, что мысль древнего человека проникала весьма глубоко во все области человеческого знания. Приписывать же все это дикарю с его полной неспособностью не только наблюдать или обобщать, но даже просто о чем нибудь думать, это значит совершенно не знать дикаря или игнорировать те сведения о его умственных способностях, которые собраны этнографической литературой.