Пес Трезор даже не взглянул на доктора, только фыркнул во сне, перевернулся на другой бок и захрапел дальше. Доктор прошел к дому, толкнул тяжёлую дверь, та отозвалась протяжным скрипом, будто жалуясь гостю на свою безмасляную жизнь.
Доктор шагнул через порог. Внутри было сумрачно, единственное окно, затянутое бычьим пузырём, пропускало тусклый свет, дробя его на неровные пятна. Пахло дымом, сушёными травами и чем-то кислым. В углу тлела печь, отбрасывая отблески на глиняные горшки и связки лука, подвешенные к балке. Лавка, стол, сундук — всё простое, но добротное.
— Никодим! — деликатно кашлянув, позвал Артём. — Никодим Ерофеич! Ты дома?
Тишина. Только где-то в глубине дома скрипнула половица.
— Никодим, это Иван Палыч! Дело есть!
— Дядя доктор, тятя в кузнице, — донёсся тонкий голос из-за занавески, отделявшей горницу от другой комнаты. — С утра там, лемех ладит.
Артём повернулся к занавеске — грубая холстина, вышитая красными петухами, слегка колыхалась, будто от сквозняка. Голос принадлежал мальчику, лет десяти, сыну кузнеца. Артем вдруг поймал себя на мысли, что даже не знает его имени. А еще подумал, что никогда не видел парня живьём. За те дни, что он провёл в Зарном, мальчишка всегда был где-то рядом — то за дверью, то в сенях, то в другой комнате. Словно прятался.
— Понял, — кивнул Артем. — Тогда я в кузницу пойду.
Он уже собрался уходить, но остановился. Спросил:
— Книги-то читаете?
— Читаем! — зазвенел радостный голосок. — Мне тятя читал весь вечер, две свечки сожгли!
— Так тебе Никодим читаем книги? — спросил Артем.
— Читает. Я сам то… не могу, — последнюю фразу мальчишка произнес с грустью.
— Ну ничего, научишься еще грамоте, — сказал Артем.
Вместо ответа мальчонка лишь тяжело вздохнул.
— Ладно, пойду тогда в кузницу.
— Дядя доктор, а принесете что-нибудь… ну, книжку?
— Принесу, — улыбнулся Артем и вышел из дома.
Никодим стоял у наковальни, выправляя лемех. Жар от горна жег лицо и пришлось некоторое время привыкать к жару.
— Иван Палыч? — буркнул кузнец, не отрываясь от работы. — Опять с бумажками? Зачастили вы ко мне.
Артём шагнул к верстаку.
— Никодим, помощь твоя нужна.
— Всем моя помощь нужна! — проворчал тот в ответ. Было видно, что кузнец сегодня не в настроении. — И простым крестьянам, у которых вон лемех от плуга повело. И вот докторам! А мне работать нужно, чтобы семью прокормить!
— Понимаю тебя, Никодим Ерофеич. И готов заплатить за твою работу. Но дело и вправду срочное — иначе бы к тебе не шел даже.
Кузнец тюкнул молотом по наконечнику — дзяк!
— Иван Палыч, мне вот Павлуха Рыжий давеча заходил — так вот точно такие же слова говорил.
Дзяк!
— Срочно ему, и дело важное, и никак без меня.
Дзяк!
— Вот теперь и ты с тем же.
Дзяк!
— Мальчонку в больницу привезли, болеет сильно. Чахотка. Кровью кашляет, дышать не может. Умрет, если не поможем. Один аппарат только его спасет.
Никодим опустил молот, его брови сдвинулись, и Артём заметил, как хмурое, почти ворчливое выражение на лице кузнеца дрогнуло. Он вытер пот со лба, подошёл к верстаку.
— Что за аппарат?
— Вот, смотри, я нарисовал.
Кузнец склонился над схемой, его глаза, обычно равнодушные, загорелись интересом. Артём приметил эту перемену: Никодим, всегда угрюмый, ворчащий на лишнюю работу, вдруг стал внимательным, почти жадным до деталей.
— Аппарат, говоришь? — пробормотал он, водя черным от копоти пальцем по чертежу. — Воздух в лёгкое? Это как же… не задохнётся он?
— Не задохнётся, если правильно, — сказал Артем, указывая на схему. — Вот игла, её в грудь, между рёбрами. Через неё воздух подаём, лёгкое сжимается, отдыхает. Каверны — дырки такие в лёгких — перестают расти, бациллы дохнут. Тут трубка нужна, резиновая, и сосуд, вроде колбы, чтобы воздух мерить. А главное — дозировать его, чтобы не переборщить. Давление должно быть точным, иначе беда.
Никодим хмыкнул.
— Колба, трубка… это в уезде искать, — сказал он.
— Колбу я найду, с трубкой тоже проблем не будет — достану.
— Иглу такую длинную я выкую, тонкую, как надо. Но вот воздух… как его дозировать?
— Вот в том и загвоздка, — признался он, глядя Никодиму в глаза. — Я поэтому к тебе и пришел.
— Ты объясни, доктор, подробнее — какая подача, как регулируется.
— Вот смотри, — он ткнул в чертеж. — Колба будет показывать, сколько воздуха идет, но подавать его надо плавно, по чуть-чуть. То есть какой-то регулятор должен быть. В городах машины специальные есть, а у нас… я думал, может, шприц, но он мал. Без этого элемента всё зря.
Никодим замер, его брови сдвинулись, а губы сжались. Он молчал, словно прокручивая в голове что-то своё, и вдруг, без слова, повернулся и ушёл в тёмный угол кузницы, где стояла дверь в кладовую. Артём услышал скрип, шорох, и через минуту Никодим вернулся, держа в руках странный предмет — небольшой кожаный мешок, сшитый грубыми нитками, с деревянной трубкой на конце и медным клапаном.
— Что это? — спросил Артём, рассматривая странный предмет.
— Кузнечные меха, — сказал он, загадочно улыбнувшись. — Небольшие, для тонкой работы. Мне уж не нужны, пылью поросли. Но смотри, — он сжал мешок, и из трубки с тихим шипением вышел воздух. — Жмёшь плавно — воздух идёт ровно. А тут, — он указал на клапан, — можно затянуть, чтобы поменьше шло. Колбу вашу приставим вот сюда, у раструба, метки нарисуем — и будет видно, сколько воздуха проходит. Как думаешь?
— Никодим Ерофеич! — воскликнул Артём, — да ты гений!
Никодим хмыкнул, но его глаза блеснули, и Артём заметил, как кузнец, обычно угрюмый, словно расправил плечи.
— Ну скажешь тоже, Иван Палыч, — буркнул он, но уголки губ дрогнули в улыбке. — Какой я гений? Неси колбу и остальное, а я слажу тебе аппарат — меха подгоню, клапан проверю. И иглу к утру выкую. Будет тебе аппарат, поможем мальчонке, раз такое дело.
Возвращался в больницу Артем как на крыльях, не бежал — летел. Если все получится и Никодим сможет смастерить нужный аппарат, то можно лечить туберкулёзных гораздо эффективнее.
У входа в больницу, несмотря на ранний час, толпились люди. Незнакомые ему. В шинелях.
«Вот и пришли по твою душу, Артемка», — подумал он, сбавляя шаг. Гробовский не стал терпеть, все-таки решил его арестовать?
Он подошел к стоящим. Один — высокий парень лет двадцати пяти, с впалыми щеками, в шинели, — обернулся. Увидев доктора, оживился.
— Иван Павлович Петров?
— Я, — кивнул Артем. — С кем имею дело?
— Младший унтер-офицер Рязанцев, — представился тот. — Я с бумагой к вам.
— С какой?
Солдат протянул бумаги, его пальцы дрожали, то ли от холода, то ли от чего-то ещё.
— Приказ. Больница ваша теперь под военным надзором. Привезли раненых. Надо принимать.
Артём взял бумаги, но не развернул. Его взгляд упал на телегу за спиной солдата, укрытую рваной дерюгой. Оттуда доносились стоны — слабые, но резавшие, как ржавый скальпель.
— Откуда раненые?
Солдат с укором посмотрел Артему в глаза.
— Известно откуда. С войны.
Глава 10
Раненые. Пятеро. Четверо рядовых — совсем еще молодые парни, едва нюхнувшие пороху. И один ефрейтор. Лет сорока, седоусый, с перевязанной головой и рукою, из рабочих. Видно было, что остальные бойцы ефрейтора уважали — слушались.
— Вот на них бумаги, — младший унтер вытащил документы. — Медицинские листки… или как они там называются. В общем — из госпиталя. Там парней полечили… так, наскоро. А долечиваться уж сюда. Так что, ставьте на довольствие, господин доктор. А мне пора.
Козырнув, Рязанцев простился с солдатами, махнул рукой и быстро зашагал к станции.
— Ну что, солдатушки? — усмехнулся Артем. — Прошу в смотровую… Аглая!