— А ещё, — добавила она с лёгкой улыбкой, — нервы, знаете ли, от суеты.
Артем понял, что вышивание — это, конечно же, больше для души, нежели необходимость — одно золотое кольцо с камней на мизинце Ксении стоило как вся эта больница. А нервы… ну да, у всех они, и у бедных, и у богатых.
— Пульс ровный, неврологических отклонений не видно, — произнес Артем, осмотрев пациентку. — Мигрень, скорее всего, сосудистая, вызванная переутомлением и, возможно, наследственная. Вера Николаевна сводная вам сестра по какой линии?
— По отцовой.
— У него или у его деда имеются похожие симптомы?
Ксения задумалась.
— У папеньки… Он, бывало, страдал от головной боли, когда жив был.
— Понятно. Мигрень — штука упрямая, лечению тяжело поддается.
— И что же, ничего не поможет?
—ну почему же? Перво-наперво — покой. Меньше шума, света, суеты. Спите в тёмной комнате, занавески плотные. Пейте отвар валерианы — успокаивает нервы. В уездной аптеке спросите бромид калия, по чайной ложке порошка на ночь, разводите в воде. Если боль сильная, можно кофеин — он сосуды сужает, но не чаще раза в неделю, иначе хуже станет.
— Кофеин? — непонимающе переспросила девушка.
— Кофе.
— Ах, кофий! Кофий я люблю. Так он лечит головную боль?
— Не лечит в прямом смысле, но… кофеин, который содержится в кофе, сужает сосуды головного мозга. Этим объясняется эффект «таблетки», когда после крепкого кофе головная боль становится меньше или вовсе проходит. Но надо помнить, что сосуды периферийной системы под влиянием кофеина расширяются. Отсюда на какое-то время у гипотоников повышается артериальное давление. Вы давлением не страдаете?
— Нет, — растеряно ответила девушка, для которой все сказанное показалось каким-то непонятным заклинанием, что только прибавило авторитета Артему в ее глазах.
— Ну вот и хорошо. пейте кофе когда совсем невмоготу станет. И ещё — компрессы холодные на лоб, помогают.
Ксения слушала внимательно.
— Вот, я тут все вам записал.
Он протянул бумажку с рецептом и рекомендациями.
— Какой интересный слог, — произнесла Ксения, внимательно вглядываясь в слова. — Вы из другой страны приехали?
Артем не сразу понял, почему она задала такой вопрос. И только когда увидел газету на столе сообразил.
Ять!
Артём замер, его щёки вспыхнули. Он понял свою ошибку: в 1916 году орфография ещё не реформирована, и слова вроде «бромидъ» или «рецептъ» писались с ятем и твёрдым знаком. В его времени, в XXI веке, эти буквы давно исчезли, и он, увлёкшись, написал по-современному.
А теперь Ксения смотрела на него с любопытством, её губы чуть дрогнули в улыбке, явно смущенной, полно непонимания. Артём почувствовал себя школьником, пойманным на промахе. Надо было выкручиваться, и быстро.
— Ксения Николаевна, — начал он, кашлянув и придав голосу уверенности, — вы правы, мой недосмотр. Видите ли, я страдаю… особой формой недуга, редкой, знаете ли, дисграфией неврологического генеза. Это когда мозг, перегруженный медицинскими выкладками и заботами о больных, иногда путает архаические графемы, вроде ятя или ера, с упрощёнными формами. Синдром, так сказать, когнитивной диссоциации, описанный ещё доктором Шарко, но в России малоизвестный. Прошу простить, но, думаю, в аптеке поймут и без ятя.
Он говорил быстро, намеренно сыпля заумными терминами, чтобы сбить её с толку. Ксения моргнула, её большие детские глаза округлились, и она, явно не ожидавшая такого плотного потока учёных слов, слегка наклонила голову, будто пытаясь вникнуть. Её улыбка стала шире, но теперь в ней было больше восхищения, чем насмешки.
— Ох, Иван Павлович, — сказала она, аккуратно складывая рецепт в муфту. — Вы и вправду занятной доктор. Дис… диссоциация, говорите? Ну, раз Шарко, то я верю. — Она чуть прищурилась, её взгляд стал игривым. — Только в следующий раз ять не забудьте, а то аптекарь меня засмеёт.
Артём выдохнул, чувствуя, как жар спадает с лица. Он кивнул, стараясь скрыть облегчение.
— Не забуду, Ксения Николаевна, — сказал он, встав и указав на дверь. — Если мигрень не отступит, приезжайте, проверим.
Девушка встала, поправляя платье, и её улыбка стала теплее, почти кокетливой.
— Спасибо, Иван Павлович, — сказала она, её голос был мягким, но с намёком. — Я вижу, что Вера Николаевна была права — вы не только хороший доктор, но и человек… душевный. Если буду в Зарном, загляну ещё, можно?
Артём почувствовал, как щёки теплеют, но кивнул, сохраняя сдержанность.
— Конечно, Ксения Николаевна. Если что, приезжайте.
Она кивнула, надела перчатки и направилась к бричке, бросив на него последний взгляд, полный интереса. Артём проводил ее взглядом.
Доктор не заметил, как за плетнём, у тропинки, появилась фигура. Анна Львовна. Она остановилась, заинтересованная явно не здешней посетительницей такого уровня. Взгляд девушки, обычно тёплый, был теперь холодным, как утренний иней.
От нее, конечно же, ничего не ускользнуло, ни одна деталь — ни улыбка гостьи, ни заинтересованный взгляд, задержавшийся на Иване Павловиче чуть дольше, чем нужно.
Анна сжала учебник, который несла, губы превратились в тонкую едва заметную линию. Учительница шагнула к крыльцу.
— Иван Павлович, — сказала она, увидев доктора на пороге. Конечно, а где же ему еще быть? — А вы заняты? Я думала, что вы свободны.
— Анна Львовна! Я освободился.
— Кто эта барышня? — Она кивнула на уезжающую бричку. — Неужели новая пациентка? Такая красивая, богатая? Я думала, такие к нам не заглядывают. Не их уровень.
Артём повернулся, уловив её тон, и его брови слегка поднялись.
— Анна Львовна, — сказал он. — Это Ксения Николаевна, сестра Веры Николаевны. Приезжала из города, мигрени её мучают. Я осмотрел, дал советы. Обычная пациентка.
Анна кивнула, будто принимая ответ.
— Анна, послушай, — начал Артем, вдруг вспомнив про Субботина. — Есть дело одно, очень важное. Вчера Субботин приходил ко мне, уже ночью. У нас разговор состоялся очень нехороший. Субботин намекал — а если говорить открыто, то угрожал, — что может нам неприятностей устроить. Надо быть осторожнее, Гробовский…
— Иван Павлович, — перебила Анна словно бы и не слушая, что он сейчас сказал. — Мне сейчас некогда. Уроки ждут, дети. Если Субботин что-то сказал, разберёмся потом. А ты… вы… занимайтесь своими пациентками. Мне пора.
Она развернулась и быстро пошла к школе, не оглядываясь. Артём замер, его рука, протянутая, чтобы остановить её, повисла в воздухе. Он хотел крикнуть, объяснить, что угроза от Субботина реальна, что её подполье, её «хорошие люди» под прицелом, но слова застряли в горле. Анна исчезла за плетнём, а он остался у крыльца, чувствуя, как тревога сжимает грудь.
— Женщины… — проворчал он и пошел обратно в кабинет, громко хлопнув дверью.
Глава 14
Вера Николаевна Ростовцева поблагодарила доктора лично:
— Спасибо вам, Иван Павлович, за все. За Юру, за Ксению, кузину… Ну и за то, что терпели мой caractère insupportable! (несносный характер). Нет-нет, не спорьте — я знаю, что говорю.
Сегодня, в субботу, выписывали сразу двоих — Марьяну и Юру. Слава Богу, кризис у обоих миновал, так что эти пациенты вполне могли долечиваться на дому, так сказать — амбулаторно.
— Вот книжка, — прощаясь, Юра вернул Майн Рида. — А, впрочем, мы же можем ее и сами в библиотеку завезти… ну, в школу… Верно, мама?
— Конечно, конечно, — поднимаясь со стула, заверила Ростовцева.
Спрятав улыбку, Артем протянул ей листок бумаги:
— Вот… я тут написал, как с Юрой дальше… Что ему можно, чего нельзя. Рецепт вот — выкупите в городе, в аптеке. Да и сам я буду наведываться к вам два раза в неделю. А про Юг вы подумаете. Если будет к тому возможность.
— Вот тут уж не знаю, доктор, — поправив шляпку, помещица растеряно улыбнулась. — Времена нынче, сами знаете какие. Война! Ох, скорей бы уж кончилась. Скорей бы нам германца разбить!