— Да уж, — вздохнув, покивал Иван Палыч. — Скорей бы…
Он проводил Ростовцевых до брички, еще долго стоял во дворе, махал вслед рукой.
Разбрызгивая грязь, прокатила мимо почтовая тройка с двуглавым орлом на фургоне. За ней показалась обычная крестьянская телега, запряженная резвым вороным коньком. Лошадью правил кряжистый седобородый дед, смуглый, жилистый, вполне еще крепкий и чем-то похожий на цыгана. Сапоги, полосатая косоворотка под серым городским пиджаком, армяк…
— А, Степан Ильич! — узнав, поздоровался доктор. — Доброго денька! За внучкой приехали?
— И вам не хворать, — дед приподнял картуз. — За ней…
Лицо Степана Ильича — или, как его называли в селе — Степана из Камня — нельзя было назвать приветливым. Впрочем, испокон веков Степан всегда был хмурым, о чем все деревенские хорошо знали.
— Ну, дохтур, счас заберу… Сколь должны?
— Я ж вам уже говорил, Степан Ильич — лечение в земской больнице бесплатное! — терпеливо пояснил Иван Палыч. — Только вот держать пациентов до полного излечения мы не можем — мест мало! Ждем еще раненых… Вот, проходите! А с Марьяной вашей все хорошо будет. Перелом срастется… я пригляжу, захаживать буду…
— Далече захаживать-то, — Степан Ильич хмыкнул и поднялся по ступенькам крыльца. — Особливо, коли развезет все…
— Ничего. Как-нибудь справлюсь.
Степан Ильич был местный лесник и жил верстах в пяти от села, на хуторе Камень. Отсюда, кстати, и прозвище. Марьяна как-то обмолвилась, что камень там и вправду имелся — большой такой булыжник… коему когда-то поклонялись предки местных жителей. Да и сейчас многие не забывали, а лесника откровенно побаивались, поговаривали, что он с самим чертом путается. Судя по нелюдимому характеру лесника — вероятно, не врали…
— Ой, деда… — растерянно моргнула Марьяна. — Приехали уже…
Особой радости в голосе ее что-то не было слышно, да и вообще, похоже, что в больничке-то ей в последнее время нравилось. Постоянно кто заходит — то доктор, то Аглая… опять же — раненые. Особенно, один… Рядовой Елисей Тереньтев — ликом юн, и несколько застенчив… Однако вот, к Марьяне частенько захаживал, садился на край койки, рассказывал что-то веселое, да гладил девчонку по руке… А та и не возражала.
Да-а, на хуторе-то такого веселья не будет. Тем более, пока еще перелом срастется, как следует.
— Ну, поедем… Мне на дальний кордон еще… Повадился там кто-то дичь бить… Надо б проверить.
Схватив Марьянку в охапку, словно дрова, дед легко перенес ее в телегу. Иван Палыч пошел следом, прихватив костыли — Слава Богу, нашлись в чулане…
— Значит так, Степан Ильич! Работой внучку не нагружать… и пока пусть на костылях ходит. А там, приду — поглядим…
Ничего не ответив, лесник лишь хмуро кивнул да натянул вожжи:
— Н-но!
— Прощайте, Иван Палыч! — помахала рукою Марьяна.
Скорей, даже не доктору помахала, а вышедшему на крыльцо Елисею. И так это… от деда украдкой.
— Ну, вот, — вернувшись в смотровую, Артем подмигнул Аглае. — Теперь со своим девчонками — уборку… И будем спокойно ждать новых больных.
— Иван Палыч, снова раненых привезут?
Доктор пожал плечами:
— Так в Управе сказали. Ну, а что? Фронт-то не так уж и далеко. Немцы под Ригой!
— Господи, — перекрестилась девчонка. — Воюем, воюем… А все конца краю нет! И немец вона — под Ригой. А там и до Петербурга недалеко!
Переименованную в Петроград столицу все деревенские продолжали по-прежнему величать Петербургом.
— Как думаете, Иван Палыч — когда хоть война кончиться?
«Когда… Эх, девонька, девонька… Лучше бы спросила — как? Господи… скоро ведь и царя — того… А потом — большевики, Ленин, Гражданская… И кровь, кровь, кровь… И главное, ведь не предотвратить ничего! И это самое страшное…»
— А? Война? Да черт ее знает…
Да, третий год войны сказывался и на Зарном. Забрали в армию почти всех мужиков, большую часть лошадей реквизировали для нужд фронта… И вот — раненые…
— Аглая, ты прописи-то уже написала?
— Ага! С утра еще.
— Давай. Я в школу сегодня зайду… отнести книжку. Заодно и…
К Анне Львовне Аглая ходила через день — училась грамоте, и уже появились первые успехи. Училась не зря, грамотная санитарка, тем более, с опытом, как недавно узнавал доктор, могла претендовать уже и на двадцать рублей жалованья! А это уже деньги, для деревни — серьезные.
Заглянув к раненым, доктор накинул пальто, сунул в саквояж книжку с прописями и вышел на улицу. День нынче выдался не то, чтоб дождливый, но и не ясный. Все небо затянули палевые облака, плотные, словно овсяный кисель, сквозь который едва проглядывало тусклое желтое солнце.
Пахло мокрым жнивьем, навозом и почему-то — дегтем. Верно, лесник смазывал дегтем колеса… или сапоги…
Ближе к центру села стали попадаться прохожие.
— Здрасьте, Иван Палыч!
— Здравствуйте, господин доктор!
— Господин доктор, что-то спину ломит третий день. Можно, завтра приду?
— Да-да, приходите, посмотрим. В первой половине дня.
А вот интересно, как он до хутора будет добираться? — вдруг подумал Артем. Ну, как… Уж придется пешком, как еще-то? Ничего, пять верст — не пятнадцать… А вообще, транспорт бы не помешал! Лошадь с коляскою… Ага… За лошадью-то ухаживать надо, кормить!
Подойдя к школе, Иван Палыч немного постоял во двое, дожидаясь звонка — как раз в это время заканчивались уроки.
Вот, наконец, зазвенел колокольчик. И сразу же раздались радостные крики ребятни. Артем едва успел отойти в сторону — выскочившие на крыльцо ученики едва его не сбили. И тут же, во дворе, с гомоном и смехом затеяли игру в салочки. Что поделать, дети — везде дети.
— Иван! — вышла на крыльцо Анна Львовна. — А я тебя в окно увидела. Ты по делу или по пути?
— Книжку принес, Майн Рида… И аглаины прописи, — оглянувшись, доктор понизил голос. — А те брошюрки… пусть пока у меня побудут. А то, неровен час…
Поле того случай с негласным обыском, в комнату учительницы никто больше не вламывался, по крайней мере, Анна ничего такого не замечала. И, тем не менее…
— Что ж, пусть, — девушка потеребила локон. — Но, недолго. На той неделе Заварский обещал заглянуть. Книжки-то — его. Вернуть надо будет. А он другие привезет.
— Ох, Анна, Анна…
— Так… как твое впечатление? — прикрыв глаза, негромко спросила учительница. — Я про Чернова.
— Умный человек, — Иван Палыч поправил несуществующие очки — привычка. — И книжка — умная.
— Вот! — просияла Анна. — Я же говорила! Слушай…
Девушка вдруг поежилась, словно от студеного ветра:
— Тут вчера этот… Гвоздиков Яким заходил. Пьяный! Ерунду всякую нес…
— Ах, Гво-оздиков… — с недобрым прищуром протянул доктор. — Ну-ну.
Анна покусала губу:
— Я думала, он с возрастом поумнеет. Ну, солдат все-таки. Много чего повидал. Ан, нет! Был дурнем — дурнем и остался! Ох, чувствую, наскребет он на свой хребет. Сегодня случайно видела — опять в трактир пошел! И откуда только деньги? Семья-то у них небогатая.
А действительно — откуда деньги? Солдатское жалованье — сущие копейки, в буквальном смысле слова! Рядовой получал семьдесят пять копеек в месяц. Много не нажируешь! Тогда — что? Какой-нибудь трофейный портсигар или еще что-то подобное? А вот это вполне может быть… наверное.
— Ань… давно спросить хотел — а ты где обедаешь? — вдруг улыбнулся доктор. — Ну, вечером мы чай с тобой пьем… Но, ведь обед…
— У Авдотьи Егоровны столуюсь, — девушка пригладила выбившиеся из-под шляпки локоны, растрепанные порывом ветра. — Сейчас как раз пойду. У нее щи всегда вкусные и пироги, и… и недорого очень, всего-то двадцать копеек.
— И впрямь, недорого… — заметил Артем. — Может, нам с ней на питание договор заключить, а не с трактиром?