Так повторилось в Германии конца XIX века движение, ознаменовавшее его первые десятилетия, повторилось в худшем виде и стало более интенсивным. Рюс, Фрис и Паулус воскресли в образах Штеккера, Марра и Трейчке, а бешеная юдофобия Дюринга не имела даже своей параллели в прошлом, если не считать теории памфлетиста Гундта-Радовского (том II, § 2). Вскоре повторилось и погромное hep-hep 1819 года в событиях 1881 года, который является роковою датою в истории обеих частей европейского еврейства — западной и восточной.
§ 2 Попытки самозащиты: отречение от национального еврейства
Как реагировало еврейское общество на первые вспышки антисемитизма? Культурно ассимилированное, лишенное национальнополитической организации, оно имело только плохой суррогат организации в своих «синагогальных общинах» («Synagogengemeinden») большая часть которых была объединена в «Германско-израелитский союз общин» («Deutsch-israelitischer Gemeindebund»). При первых признаках антиеврейского движения союз принял решение бороться против него всеми легальными способами путем подачи жалоб административным и судебным властям на агитаторов, призывающих к преследованиям и погромам. В 1879 году, после появления памфлета Марра, правление «Союза общин», находившееся тогда в Лейпциге (позже оно переместилось в Берлин), обратилось в саксонское министерство юстиции с просьбою принять меры против опасной агитации. В ходатайстве указывалось на возможность применить к агитаторам имперский закон против «общеопасных стремлений социал-демократов», так как Марр и его сподвижники натравливают массу на евреев как капиталистов и движение может направиться против класса имущих вообще. Ходатайство союза осталось без последствий, так как из всех правительств Германии саксонское было издавна наиболее юдофобским. Ни к чему не привело одновременное обращение союза и к князю Бисмарку. Канцлера просили не об официальном воздействии, а только о том, чтобы он «высоким моральным авторитетом своего слова указал путь права и гуманности смятенному и ложно направленному общественному мнению». Бисмарк не удостоил просителей даже прямого ответа, а только поручил начальнику своей канцелярии сообщить, что их «письмо касательно агитации против евреев получено». С явным презрением отнеслось прусское правительство к попыткам еврейской общины в Берлине обратить его внимание на антисемитскую опасность. Три раза (1879— 1880 гг.) обращалось правление общины к министру внутренних дел Эйленбургу с письменным заявлением о необходимости принять меры против «агитации, нарушающей общественное спокойствие», имея в виду безобразное поведение сторонников Штеккера и Марра в столице; но министр не отвечал. Тогда сам председатель правления Магнус отправился к министру для личных объяснений, но получил в канцелярии грубый ответ, что министр не может входить с просителем в объяснения. На новое письменное заявление правления министр наконец ответил, что берлинская община не уполномочена подавать жалобы от имени всех евреев Пруссии, а государственная власть не может препятствовать публичной «критике» существующих религиозных обществ, как, например, в выступлениях «Христианско-социальной партии» (июнь 1880 г.).
При таком отношении со стороны тайных покровителей Штеккера еврейские деятели должны были бы понять, что не хождением по канцеляриям, а открытой политической борьбою еврейство может добиться уважения к своим правам, — но на это не хватило гражданского мужества. Представители германского еврейства решили воздержаться от всякой контрагитации и соблюдать спокойствие, чтобы еще больше не рассердить врагов. В конце 1880 г. «Союз общин» разослал циркуляр: «Как должен еврей держаться по отношению к антисемитскому движению?» То было пастырское увещание, которое должно было убедить всех, что у евреев больше евангельского смирения, чем у ратоборцев «христианского государства». «Как ни больно, — говорилось там, — всякому мыслящему и чувствующему из наших единоверцев видеть, как распространяется вновь искусственно возбужденная религиозная и расовая ненависть, — пусть, однако, не ожесточится сердце его против христианских сограждан, пусть не слабеет его рвение в исполнении своих гражданских обязанностей! Это время испытания, которое учит нас ценить истинных друзей и заступников, должно также приучить нас осмотреться на самих себя». Дальше говорилось о любви к труду, необходимости соблюдать честность в торговле во избежание «chilul haschem», о том, что можно быть «верными немцами» и вместе с тем преданными сынами синагоги, и т. п. Сам по себе призыв к нормализации еврейской хозяйственной жизни путем усиления в ней трудового начала был очень симпатичен, но в связи с призывом к политическому смирению он свидетельствовал о бессилии и некотором сознании своей виновности.