Анти грустно покачал головой. Вот если бы он был похож на отца, все, конечно, было бы иначе. Известно ли мне, что за человек был его отец?
— Капралом служил при Франце-Иосифе! Бывало, как гаркнет на роту — солдат в дрожь бросало… девчонки были от него без ума… во время войны он медаль получил от немцев и погиб за отечество «смертью героя»… так-то вот.
А он, Анти, просто ничтожество, и терпят его только из жалости.
— Ну, кто я такой? — вырвалось у него с горечью. — Меня даже дети дразнят. — Он чуть не плакал.
— Не горюй, Анти, когда-нибудь и тебе улыбнется счастье. Ты посмотри на меня — вон я какой верзила, а что с того? Работаю возчиком. Хотя и в очках и говорить могу, как господа. И даже море видел. На самолете летал. И кем же в конце концов стал? Возчиком!..
— Это все так, — перебил он меня, — но вы — дело другое… вам стараться не надо, чтобы вас заметили, а мне надо…
Он был в отчаянии, выронил сигарету изо рта… Несчастный коротышка, он мучительно ломал голову, что бы такое великое совершить?
С тех пор я поглядывал на грозную тетку Мари заговорщицки. Иногда отпускал озорное словцо и как-то для пробы решил рассказать ей скабрезный анекдот… Трах!.. не успел я моргнуть, как она съездила меня по физиономии… Брр, вот это оплеуха!..
— Слушай, Анти, — мрачно сказал я ему вечером, — оставь ты, к дьяволу, эту тетку Мари. Глупая старая баба, она, видно, к Фюрстам в кухарки из монастыря попала.
— Что, тоже схлопотали?
Я кивнул.
…Целыми днями, погоняя лошадь, я трясся на козлах. Ничего интересного не происходило…
Но вот осенью Фюрсты, решив, что столовая им велика, затеяли перенести ее в пристройку. Все в целости и сохранности было доставлено на новое место, еще бы — ведь тетка Мари следила за нами, как неусыпный Аргус. Только с люстрой вышла загвоздка. В прежней столовой потолок был высокий, она висела там на длинной стеклянной трубке, и укрепи мы ее так на новом месте, все оббивали бы об нее колени. Озабоченная тетка Мари бросилась за хозяйкой, потом позвала господина Фюрста, стали держать совет; наконец папаша Фюрст нашел выход: ножку люстры нужно укоротить на полметра.
Женщины бурно запротестовали, но хозяин уже крикнул Анти… тот, чертяга, куда-то запропастился, и за стекольщиком пришлось бежать мне. Еще по дороге стекольщик стал намекать: работа, мол, эта — все равно что хирургическая операция… искусство! — он вскинул хмурые клочковатые брови — во всем городе не найдется и двух стекольщиков, которым под силу такое выполнить. Я шел рядом и согласно кивал.
…Люстра лежала на столе в тряпках; солнце преломлялось в ветвистом каркасе и граненых подвесках, рассыпая кругом снопы радужных искр. Это было красиво. Я тоже заволновался: удалось бы обрезать.
Господин Кемень, стекольщик, постучал по трубке, достал стеклорез, слегка царапнул и с многозначительным видом обратился к господину Фюрсту: — Hochprima…[2] — и как человек, которому спешить некуда, поинтересовался, хорошо ли идут дела у него и у соседа, что держит лавку напротив, похоже, тот скоро прогорит. — Ja[3], — и расплылся в улыбке: таких домов, как у Фюрстов, во всей округе поискать… а что касается этой работы, то случай необычайно сложный и редкостный. По счастью, он знает, как с этим справиться, не новичок в своем деле, он человек бывалый.
Госпожа Фюрст недоверчиво посмотрела на мастера:
— Уж не знаю, что тут сложного — отрезать, и все, окажись здесь стекольщик-словак, он сделал бы это за рюмку рома.
— Но позвольте, сударыня… ведь эта люстра даже по нынешним трудным временам стоит… — Он подался вперед, задумался и воскликнул: — Тысячу пенгё! Даже если в виде исключения я запрошу подешевле, это будет семьдесят пенгё…
Пришлось мне бежать за другим стекольщиком. Этот угостил меня по дороге сигарой и доверительно поинтересовался, сколько запросил Кемень.
— Пятьдесят пенгё, — соврал я, чтобы и за сигару отблагодарить, и хозяина не оставить в накладе.
В общем… он запросил шестьдесят пенгё.
Небось, — подумал я, — этот Штайнер хочет сплавить работу Кеменю, самому ему с ней не справиться. Слушаю я, как они торгуются да препираются, и тут чувствую: меня дергает за руку Анти.
— О чем речь? — вскинув брови, моргает он.
Я отмахивась, молчи, мол, и тотчас забываю о нем, поглощенный разгоревшимся спором. Вдруг вижу: Анти стоит уже перед хозяином: — Я отрежу, господин Фюрст… я отрежу, — горячо повторяет он, дерзко поглядывая на тетку Мари.