— Почему ты не поручишь нам сделать новые ворота? Почему все болеешь? — слышался голос слесаря.
Какая-то ведьмочка выкрикнула:
— Я больше не приду к вам убираться!
Тир сделал знак рукой, чтобы все замолчали, и повесил на грудь чучела табличку с надписью: «Здесь покоится управляющий».
Окно распахнулось, из него высунулась жена управляющего и истошно завопила:
— Всех вас вышвырнут! — ее дыхание, словно дым, вырывалось вместе со словами изо рта и нервно подергивающегося носа.
— А нам плевать, — ответил ей какой-то череп, возвышавшийся над хилым телом, — так и так с голоду сдохнем.
— Твоему мужу место на кладбище! — прозвенел девичий голос.
Большинство пришедших — бабы с метлами в руках — молчали, стараясь остаться незамеченными. Они таращили глаза на крикунов, словно не веря, что можно «такое» высказать жене управляющего. И думали: верно, люди потому осмелели, что выглядят как посланцы неба и ада — вон, пожалуйста, сам Иисус что-то гневно выкрикивает. А что заставило выпалить «ура!» слезливую Марию Баркиш, как не два огромных ангельских крыла, которые раскачивал игривый ветер?
— Ну, вешайте! — приказал Тир.
Однако неожиданно разгорелась ссора: палачи уже хотели было вздернуть чучело, длинный, обряженный смертью Стахора даже прокричал: «Poď sem! Poď sem!..»[4] — но ангелы все еще цеплялись за куклу и молили Иисуса о милосердии.
Ошеломленная жена управляющего захлопнула окно и опустила жалюзи.
Иисус повернулся к процессии спиной. Растянулся на снегу, словно не желая ни видеть, ни слышать подобного: не пристало ему находиться там, куда является смерть, ведь он — главный враг смерти, само бессмертие.
Чучело в этот момент взвилось в высоту. Многие от страха сгрудились в кучу, дрожа от мысли, что весной потребуют отчета, кто участвовал в повешении, и они, напутствуемые парой-тройкой жестких слов, получат назад свои рабочие книжки.
Для других это была всего лишь игра, за которую господин управляющий не должен слишком сердиться, что же в самом деле делать голодному человеку: сидеть всю зиму и киснуть? Так они, по крайней мере, немного посмеялись за счет господ — какой от этого вред?
Только Тир и Ангелов до конца понимали, что делают. Они тоже играли, но и рассчитывали на то, что случай этот попадет в газеты, какой-нибудь писатель разукрасит происшедшее, и дамы-благотворительницы не заставят себя долго ждать, а тогда, глядишь, и здешним людям перепадет суп да овощи хотя бы недельки на две.
Тут дверь квартиры, где жил управляющий, распахнулась и на пороге появилась старая служанка; в руках она держала выбивалку и от гнева не могла выговорить ни слова. Только ловила ртом воздух, а из глаз ее катились слезы. Пришедшие окружили ее и, смеясь, стали теснить от двери.
Во внутренней комнате уже с самого рассвета, задыхаясь, метался управляющий.
Взволнованная жена в который раз достала большой веер и изо всех сил замахала им перед ртом больного, жадно хватающим воздух. Но рука женщины скоро устала — прикрыв глаза, запыхавшись, она села передохнуть.
Вдруг дверь со стуком отворилась, раздался топот, и первой в комнату больного вошла смерть.
Потом через открытую дверь робко протиснулся Христос, за ним хлынула толпа ангелов, а уж после, обуреваемые любопытством, и все остальные.
Жена управляющего узнала их и, схвативши веер, закричала:
— Машите, машите, не то он задохнется!
В самом деле, управляющий едва дышал, прикрыв от вошедших-лицо.
Девчонки бросились вырывать друг у друга ангельские крылья, в руках палачей со свистом заходили палаши. В страхе все начали махать чем ни попадя: в маленькой комнатушке исходили потом и ад и рай — у ангелов заслезились глаза, Иисус упал в обморок, смерть задыхалась.
Перепуганный управляющий зарылся в постель, боясь пошелохнуться, неясным шумом доносились до него сбивчивые советы ангелов:
— Не волнуйтесь, господин управляющий, только не волнуйтесь.
Когда он, дрожа, открыл глаза, то увидел растрепанную голову жены, а вокруг странные, шелестящие веера и раскрасневшиеся, фантастические лица. Лязгая зубами, он помахал им рукой: довольно, мол. Часть ангелов отошла к окну, а остальные, улыбаясь, сгрудились вокруг кровати. Иисус устало присел на краешек.
— Вы уж извините нас, господин управляющий, как-никак, масленица, — сказал остававшийся в отдалении длинный Стахора, потихоньку выбираясь из костюма смерти.
— Решили устроить небольшое представление, господин управляющий, но мы и думать не думали, что вам так худо, — подал голос Иисус.