Мишка и Маришка остаются наедине в этом дивно прекрасном, желтом изнутри вагоне. Затем молодой муж произносит:
— Уж до того мне не хотелось вести тебя на гору Кишцелл. Да и трава-то там пожухлая. А Хювёшвёлдь, что ни говори, — совсем другое дело. — И поправляет на голове кепку.
Маришка тоже натягивает сползший платок. В вагон садятся новые пассажиры.
Часовщик подбивает колбасника заглянуть еще в какой-нибудь кабачок. Но у того щеки полыхают от вожделения, и он бросает свысока:
— Ну уж нет! Мы с Панни проверим, достаточно ли мягкая трава для наших молодоженов.
Часовщику не остается ничего другого, как сунуть костыль под мышку.
— А жаль! Уж до того хорошо тут играет на цитре слепой музыкант.
И впрямь: за окном питейного заведения раздаются нежные звуки цитры.
Меж тем вечер идет вдоль улиц — темный, вроде насквозь прокопченного трубочиста. Приносит пьяницам удачу, а на рассвете, приставив к небу лесенку, взбирается по ней средь обудайских кабачков все выше, к облакам.
1935
Перевод Т. Воронкиной.
ЭПРЕШКЕРТ[9]
Довелось мне слышать об одном разносчике кренделей… Будто бы не везло ему в жизни. Был он косой да хромой. Борода у него росла рыжая и до того густющая, что даже подмастерья в цирюльне, приобыкшие скрести щетину у бедняков, с неохотой соглашались брить его.
Случилось с ним как-то чудо, всего лишь одно-разъединственное, но зато уж такое — чуднее не бывает… На небе в ту пору клубились облака, до того величественные, что любое из них за короля бы сошло… Так вот короли эти принялись воевать меж собою… скакали на ветре, словно на необъезженном жеребце, мчались с востока на запад и с севера на юг, и на небесах разразилась мировая война: громыхали мортиры, взрывались мины, миллионами слез капал дождь и молнии то и дело разрезали небо. Тут-то и случилось чудо с нашим разносчиком. Одна из ослепительно ярких, изломанных, смертоносных небесных стрел ударила в огромное дерево рядом с ним, будто топором рассекла гигантский ствол и дохнула на перетрусившего горемыку острым запахом паленого, а это верная примета, что рядом — сам сатана.
У крендельщика не было зонта. Сколько раз и с каким вожделением мечтал он о собственном зонте! Вот ведь и недавно, когда коротал он ночь под жасминовым кустом, ему даже во сне привиделось это. В мечтательной душе крендельщика просто страсть возгорелась к овладению сим противудождевым защитным устройством, а в последнее время — словно одолеваемый каким-то дурным предчувствием — он непрестанно вздыхал, бродя в одиночестве: «Эх, зонтик бы мне!..» Когда разглядывал он, бывало, свое отражение в какой-нибудь зеркальной, обрамленной каемкой грязи лужице, и приглаживал пальцами всклокоченные огненно-рыжие патлы, словно во сне являлось перед ним видение: раскрытый зонт и крендели под его надежной защитой. А мрачные тучи, наизлейшие враги нашего разносчика, устрашенные этим волшебным видением, ворча угрозы, расползались, бессильные повредить ему… Крендельщику приходилось слышать тронутых в уме людей, которым казалось, будто из щеки у них растет гвоздь, и они шли к кузнецу, ухмыляясь странно, чтобы вытащил он тот гвоздь клещами. И вот, произнося над лужей свои монологи, крендельщик упрекал себя: — Спятил я. На зонтике помешался.
А на днях рыжеволосому разносчику подвернулись такие дивные крендели, какими впору разве что на волшебных свадьбах потчевать нежных, как цветок, подружек невесты, — одаривать их, когда они, застенчиво рдея, бережно поддерживают фату невесты, белокипенной красавицы, идущей обок статного принца с золотым мечом у пояса. Такие крендели следовало бы давать умирающим в вознаграждение за безгреховную жизнь. Под светлые эти думы лоток с кренделями задорно и весело колыхался на голове у разносчика; надежды питали его сердце родниками столь теплыми, что согретый этими живительными припарками сей ревматический комок плоти в значительной мере излечился от своих мук. А скромный товар — витые загогулины из теста, изукрашенные блестящими соляными крупинками, — словно бы заранее улыбкою заигрывал с будущими покупателями. Сердце нашего разносчика колотилось, исполненное необычайной радости. А меж тем злой рок вился вокруг, подобно искре, которой достаточно малейшего дуновения ветерка, чтобы вспыхнуть испепеляющим пламенем и загубить человеческую жизнь.
Сегодня крендельщик ждал встречи с зелеными деревьями Эпрешкерта как свершения заветной мечты; по тихим аллейкам сада подобно искрящимся цветочным лепесткам разгуливают нарядные дамы и все, как одна, покупают себе по кренделю… эти сладостные мечты и упованья настолько распалили разносчика, что он едва удерживался от радостного смеха и жаркими толчками дыхания исторгал из себя миражи, переполнявшие его до краев… Однако тем временем — как бы это выразиться поточнее? — на небесах сбежало вскипевшее молоко. Солнце сверх меры разогрело белые облака, и те взбухли, раздулись, засочились влагой, а молнии, распространяя запах пригари, взметались над промокшими, вконец загубленными кренделями. Вязкий, напоминающий спрута клубок лежал на лотке нашего разносчика, и подобно вытекающим глазам чудовища сочились со слипшегося теста капли дождя.