… Точная дата известна — первое сентября в первом классе, день знаний, первый в жизни учебный день, после уроков, дома. Мама расшнуровывает корсет, и видит здоровенную красно — сине — фиолетовую гематому на боку, где он защемил Денискино тело, она плачет, тихо и горько. Денис прижимается к ней и молча гладит по спине. На душе у него тоскливо и сумеречно.
«Точь — в-точь, как сейчас…» — думает теперешний Денис.
Он так хотел в школу, мечтал, что у него наконец появятся друзья, что он будет играть с другими мальчиками и девочками. После первого школьного дня его мечта осталась такой же яркой — она просто поменяла знак — теперь он страстно хочет никогда — никогда не возвращаться в школу, не видеть ухмыляющуюся рожу соседа по парте, лиц одноклассников, глядящих на него с брезгливым недоумением, а больше всего он не хочет видеть светленькую красавицу со второй парты, у которой вместе с брезгливостью во взгляде присутствует еще и жалость. А может это он все нафантазировал и никто не него так и не смотрел, но школу он возненавидел раз и навсегда.
— Мама, — тихо говорит он, — можно я в школу не пойду?
Она конечно понимает все его переживания, ей так же горько, как ему, а может еще горшее — она ведь знает, что нет такой школы, где ее любимому сыну будет хорошо.
— Дениска, в школу ходить придется, — мама вздыхает, видя, что он пытается возразить, — пойми сынок, в этом возрасте мальчишки всегда дерутся, они не плохие, просто они так устроены. В другой школе будет тоже самое. А тебе драться нельзя, ты сам понимаешь почему.
Денис молча кивает головой.
— Пообещай мне, — голос ее крепнет, — что ты никогда не будешь драться, — она делает паузу, — если тебя обидят, просто молча отойди в сторонку или вообще уйди в другое место.
Денис молчит.
— Пойми сынок, — ее глаза опять наполняются слезами, — тебя ведь могут просто искалечить, не специально, по незнанию, но ты на всю жизнь останешься горбатым!
Она пристально смотрит на сына и Денис не выдерживает.
— Хорошо, мама.
— Ты мне обещаешь!
— Да.
«Ну вот, — мелькает в голове засыпающего Дениса, — в школе мне пиздюлей не додали — теперь возвращают должок!»
Человек животное стадное, или, если по — научному — общественное, и положение Дениса усугублялось тем, что он все время был один. После окончания занятия у Мастера войны ш'Тартака, Денис для него переставал существовать — он смотрел сквозь него; после окончания очередного спарринга, когда избитый Денис тащился к лекарю, он исчезал для «мальчиков» Хадуда, не говоря уже о самом наставнике. Но главное, Шэф за два дня пребывания в Обители сумел нажить множество врагов и, естественно, тень вражды падала и на Дениса, да и близость Шэфа с Великим Магистром диктовала всем, даже не обиженным любимым руководителем, определенную «сдержанность» в отношении Шэфовского дружка, типа: не тронь говно — дешевле будет…
Но, к сожалению для Дениса, закон сохранения (ежели где-то чего-то убавится…) — это самый универсальный закон во Вселенной, поэтому весь дефицит внимания по отношению к себе со стороны насельников Северной обители с лихвой компенсировал всего один человек. Но радости от этого не было никакой, и если бы Денис мог выбирать между муками одиночества и счастьем человеческого общения, он бы выбрал муки.
Единственным человеком, который проявлял внимание к Денису, причем делал это очень настырно и можно даже сказать — беспардонно, был тот молодой краснопоясник, который кричал ему что-то обидное, когда он опозорился бабьим визгом во время мытья, сразу по прибытии в Обитель. Имя его, как случайно подслушал Денис, было Настар.
Настар этот, по совершенно непонятной Денису причине, невзлюбил его до чрезвычайности. Он даже выкраивал время из очень напряженного тренировочного графика «красных поясов», чтобы понаблюдать за избиениями… в смысле, спаррингами Дениса, иногда являлся позубоскалить и к бассейну — единственно, где Денис его никогда не видел, это около ш'Тартака. Когда они иногда издалека встречались взглядами с Настаром, тот презрительно кривил губы и кричал какое-то слово, звучащее примерно как «гуандин». Что это значило «переводчик», выгравированный на черепе Дениса, не знал… или не говорил.