- Береги себя, Сестренка! Я ЛЮБЛЮ тебя.
Он, по старому русскому обычаю, принятому испокон веков, поцеловал меня крепко в губы. За всю жизнь это был первый братский поцелуй, так ошарашивший меня. Я поняла только в это минуту, что мы расстаемся теперь уже надолго, что между нами пролягут и реки, и степи, и леса, и города, и страны.
Андрей пресек мою попытку заплакать в голос, по-бабьи, одним выражением:
- Пожалуйста, НЕ НАДО. Мне сейчас труднее всех, поверь. Просто ПОМОГИ преодолеть все ЭТО!
Я кивнула головой, глотнув слезы. Перекрестила его на прощание, потом обняла, крепко-крепко, прижала к сердцу. Замерла. Потом отошла, почти отбежала, чтобы не вцепиться в него со всей силой своей сестринской любви: «Андрюша! Не покидай нас!!!» Но, я должна была ему помочь, как делала на протяжении всей своей жизни, как старшая сестра, как друг, как просто любящий человек.
Я сдержала свой порыв, заставила себя проглотить горькие, горючие слезы и надеть на лицо дежурную улыбку, которая должна была придать уверенности отъезжающим.
Сердечную боль при расставании с близким человеком не забудешь никогда. Она и не уходит: тлеет угольком, жжет и заставляет заново и заново переживать, что все в этой жизни пошло не ТАК.
Они улетели сопровождаемые многочисленными родственниками. А мы вернулись в стены квартиры, где еще остался ИХ запах, забытые вещи и незримая аура присутствия. Я тихо вошла в ванную комнату, включила на полную катушку кран с водой, скинула одежду, и села в холодную эмаль, подставив голову упругой струе. Разрыдалась, как могут рыдать матери по своим детям, как могут рыдать любимые о потерянной любви, как могут рыдать смертельно раненные человеческие души – с привываниями, с причитаниями, выплескивая со слезами боль, которую просто невозможно держать в сердце, потому, что оно не выдержит, разорвется от отчаяния. Я выла и выла, выдирая из себя пучки волос и мне не было больно. Я не чувствовала физической боли, потому что меня переполняла душевная . . .
И наступил тот день, когда уже нашей семье пришлось решать самый важный для всех вопрос: уезжать или оставаться.
Никогда не покривлю душой, сказав следующее. Мы никогда не задумывались до определенного момента о смене места жительства, потому что в Киргизии родились и мои родители, и я с братом, и дети. Как бы ни было трудно в 90-х годах, все выдюжили, вытерпели, вынесли: с трудом зарабатывали на хлеб, учились и учили. Встречались с друзьями. Возвращались в стены уютной квартиры. Бежали с удовольствием на работу, потому что работа была интересной, стабильной и приносящей пусть и небольшой, но материальный доход. Со всех по чуть-чуть, и семейный бюджет почти не трещал по швам. Да, невозможно было выехать к родственникам на дальние расстояния, потому что бюджет не позволял отложить что-нибудь на завтрашний день, но летом ездили отдыхать на Иссык-Куль, поправлять на берегах целебного озера свое пошатнувшееся за год работы здоровье. Встречались с друзьями по праздникам. Сами принимали, накрывая «поляну» деликатесными продуктами. Одним словом, жили, не задумываясь, о том, а придется ли менять в будущем уклад. Однозначно, каждый бы сказал: «Нет!». Всех уже устраивала жизнь в новом государстве. Попривыкли. Пообтерлись. Все нравилось, так как просто ЖИЛИ. Моя мама первая кричала фразу: «Я никогда, никуда из Киргизии не уеду! Я здесь родилась, здесь и умру!». Отец всегда был солидарен с ней, тем более обзавелся на тот момент шикарной дачей в восемнадцать соток, с цветниками и виноградниками, фруктовым садом и банькой, в которую вложил все свое мастерство строительного дела – своими руками построил, по своему проекту.
Все привязывало к этой благодатной земле - малой родине, в которой и климат был подходящий, и люди, рядом живущие, в любой момент прибегут на выручку. И работа. И учеба. Было ВСЁ.
Я вышла замуж. Была в интересном положении, радуясь скорому рождению малыша, в состоянии долгожданной шестимесячной беременности. Уходя в декретный отпуск, который мне любезно предоставил шеф, отпустив будущую роженицу задолго до официального декрета, так как мамочка была уже не совсем молодой, а за тридцать с гаком, я попросила своего супруга, с которым работала в одной фармкомпании, с разрешения начальника, конечно, «заархивировать» всю базу данных из компьютеров, чтобы быть уверенной на все сто процентов, что кропотливая работа, которая велась нами всеми и мною, в частности, на протяжении семи лет становления компании, не пропала даром. Я опасалась, что девушка, которая меня заменит на рабочем месте, отнесется не с таким же должным уважением к плодам семилетних трудов и нечаянно растеряет все наработки компании.
Супруг так и сделал: в конце февраля 2005 года он переписал всю документацию, сделал архив, который записал на диски. Посоветовавшись с начальником, который доверял нам во всем, диски мы забрали домой и уложили в дальний угол шкафа, надеясь, что они никогда нам и не пригодятся. Знать бы тогда, отчего мы уберегли компанию. Практически, от разорения, но об этом говориться будет дальше.
Я ушла на «заслуженный отдых», по вечерам подробно расспрашивая супруга о делах фирмы, потому что продолжала еще жить общим делом, к которому прикипела всей душой. Когда компанию развиваешь с нуля, она становится любимым ребенком, иначе к своему труду относиться и нельзя.
Наступил переломный день 25 марта 2005 года, когда ничего, казалось, не предвещало беды. Орда отморозков, вооруженная и орущая, начала стекаться в город, чтобы начать переворот, чтобы поменять существующую власть путем насилия, дабы уничтожить «действующий режим Акаева». И это было страшно. Нам, гражданам Киргизии, привыкшим договариваться со всем миром, умеющим вести переговоры, позиционирующим Кыргызстан, как стабильно развивающее государство, было не понятно, как при помощи ножей и топоров, палок и арматуры, а также боевого оружия, можно за одну ночь развалить столицу, круша, ломая, грабя, сжигая все на своем пути. Крики раздавались на площади, громогласным эхом разносились по зеленым проспектам. А когда начали стрелять, стало понятно, что наступил конец мирной, размеренной жизни.