Прикинув, что с таким ранним подъемом можно выехать пораньше, он поставил на стол большую тарелку с яичницей и беконом, вторую с тостами, сварил себе кофе, а Баки заварил чай, выложил на стол шоколадку, которые по привычке покупал, и пошел будить несчастного, уверенный, что затекло у него все.
— Подъем! — рявкнул он, и Баки тут же встрепенулся, поднял лохматую голову, глядя на Брока мутными со сна глазами.
— Доброе утро, — сказал Баки, и потянулся, разминая затекшие мышцы. Те нехотя приходили в себя от неудобной позы. Баки понял, что заснул в кресле, хотя собирался уйти к себе, но Брок ничего на это не сказал, и он попытался успокоиться.
— Завтрак на столе. Прими душ и приходи, — сказал Брок, и пошел завтракать. Совместных приемов пищи он давно не понимал.
Баки поднялся и поплелся в душ, пытаясь вспомнить, что ему снилось, но это было что-то мутное, из прошлого Зимнего, неприятное. А еще он понял, что Брок его укрыл. От этого становилось тепло на душе, от этой заботы, которую тот не обязан был проявлять.
— Нам далеко ехать? — спросил Баки, уплетая завтрак.
— Часов семь, — прикинул Брок. — Поспишь еще.
— Да нет, я мало сплю, — отмахнулся Баки. — Может, я поведу, а ты поспишь?
— Я тебе, конечно, доверяю, — хохотнул Брок, — но не до такой степени, чтобы пустить за руль своей машины. Так что поведу я.
— Как хочешь, — пожал плечами Баки, в общем-то, понимая Брока. Тот не мог ему доверять до конца, потому что практически не знал его, хотя Баки знал о Броке, казалось, все, что нужно. Потому что тот пытался как-то раскрасить жизнь Зимнего, а это дорогого стоило, ведь все считали его просто оружием, инструментом в чужих руках, не допуская даже мысли, что у него могли быть собственные желания.
Выехали молча, еще затемно, слушая релакс-радио. Брок уверенно рулил по пустым улицам города, выехал на трассу и погнал на максимально разрешенной скорости. Баки любил вот так просто молча ездить еще в бытность Зимним. Он смотрел в окно на мелькающий пейзаж и ни о чем не думал, просто расслаблялся рядом с человеком, который был ему дорог.
— Ты папочке сказал, куда и на сколько едешь? — вдруг спросил Брок, и Баки понял, что совершенно забыл предупредить Стива.
— Нет, — повинился он. — Сейчас, смс напишу. Не хочу звонить.
И принялся строчить Стиву, что он уехал с Броком в поход на три дня. Звонить не хотелось, потому что пришлось бы отвечать на массу вопросов. Баки понимал, что Стив волнуется за него, заботится о нем, как когда-то сам Баки заботился о нем, но Баки столько лет был под чьим-то присмотром, что сейчас забота Стива давила на него тяжким грузом, однако он не знал, как это ему объяснить, чтобы не обидеть друга.
— Лучше позвони, — сказал Брок. — Там не везде берет телефон. Роджерс же с ума сойдет, если до тебя не дозвонится.
— Почему ты об этом волнуешься? — спросил Баки. Ему действительно было интересно, почему Броку было так важно, чтобы Стив был в курсе, где Баки и что с ним. С одной стороны, Баки понимал, почему. Брок был под наблюдением, от которого сейчас радостно свалил вместе с Баки в глухие места, и мало ли что мог там учудить вместе с Активом, но был уверен, что на это-то Броку было как раз плевать, кто там что подумает, потому что он, несмотря на прослушку и слежку, жил своей жизнью.
— Потому что я бы с тебя вообще глаз не спускал на его месте, и особенно бы не отпускал никуда с бывшим хозяином, — объяснил Брок. — А еще потому, что Роджерс за тебя искренне волнуется. Он твой друг, Баки, единственный друг, который видит в тебе искалеченного войной человека, а не бывшее оружие, которое непонятно, взведено, или нет.
— А ты? — вдруг спросил Баки. — Кого видишь во мне ты?
Он ждал ответа с замиранием сердца, но Брок не спешил отвечать, обдумывая, похоже, каждое слово.
— Я знал, что там, внутри Актива, есть человек, — медленно начал Брок.
— Поэтому ты мне шоколад стал давать? — догадался Баки.
— Поэтому тоже, — кивнул Брок. — Ты был, да и остался, бойцом. Но при этом ты был оружием. А я привык заботиться и о том, и о другом. Я хотел понять, что ты такое есть, потому что не понимая мотивов бойца или принципа работы оружия, с ним невозможно взаимодействовать. Я не пытался достучаться до человека внутри тебя, потому что понимал, что это может быть даже опасно. Но мне претило то обращение, которое было приписано. И да, ты мне нравился, — он глянул на Баки. — И сейчас нравишься.
— Но? — спросил Баки.
— Никаких “но”, Баки, — качнул головой Брок. — Ты мне нравишься. И я хочу узнать тебя. Иначе я бы не стал со всем этим заморачиваться.
Повисло молчание. Баки обдумывал то, что сказал ему Брок, но чувствовал только радость и облегчение, что все может быть. Что они могут быть вместе.
Брок же думал о том, не поторопился ли он, но Баки действительно ему нравился, и скрывать это было просто глупо. Могло ли это “нравится” перерасти во что-то большее, было пока не ясно, но Брок уже решил, что просто так от него не откажется, и не собирался своего решения менять.
В Гаррисберге они остановились в кафешке на берегу реки Саскуэханны. Баки разглядывал редких прохожих на улицах, большая часть из которых были афроамериканцы, дома, похожие на дома в Нью-Йорке, набережную, где воскресным ранним утром гуляли собачники и пробегали озабоченные своим здоровьем люди.
— Есть будешь? — спросил Брок, но, не дождавшись ответа, заказал половину меню этого кафе, на название которого Баки даже не обратил внимания.
На них поглядывали, какой-то пацаненок лет десяти вообще откровенно пялился, но Баки было все равно. Он не мог вспомнить ни одной своей поездки куда-нибудь на природу, через сотни километров, только длинные переезды в войну, когда от одной точки до другой приходилось трястись в кузове, или лететь на каком-нибудь дряхлом самолете. Он вдохнул полной грудью влажный утренний воздух и потянулся. А потом вспомнил, что у него в кармане всего двадцать баксов, и вряд ли этого хватит, чтобы заплатить за завтрак. Он посмотрел на Брока немного виновато, и тот понял его правильно.
— На бабло забей, — махнул он рукой. — Потом Роджерсу выставлю счет. Не думал, что ты можешь смущаться.
— Я много чего могу, — улыбнулся Баки.
— Ешь давай, — кивнул на еду, которую расставляла официантка, миловидная блондинка лет семнадцати, Брок. — Не хочу потом выслушивать, что я тебя голодом морил.
Баки, отринув всякое стеснение, принялся за еду.
Брок наблюдал, как аккуратно Баки ест, и понимал, что это умение из далекого-далекого прошлого, которого тот почти не помнил. А самому Броку становилось интересно, что еще осталось в этом Баки из того, довоенного, но спрашивать он не стал, понимая, что вряд ли получит вразумительный ответ.
Они продолжили свой путь где-то через час, так же молча, но молчание это не тяготило, оно было уютным и приятным, словно они давно знали друг друга, и им не нужны были слова. Баки продолжал смотреть в окно, а потом, не сильно понимая, что и почему он делает, положил ладонь Броку на бедро, погладив. Ему хотелось прикоснуться к Броку, и он сделал это, наплевав на желания самого Брока, который не сказал ни слова, только глянул на него, вздернув бровь. И Баки убрал руку, снова отвернувшись к окну, а Брок хмыкнул, но опять промолчал. Баки углубился в чтение буклета, который откопал в бардачке, а потом углубился в топографическую карту местности, глянув туристическую, с описанием троп, лишь мельком.
Так, в молчании, они провели оставшиеся пару часов дороги, пока не приехали в Фронт Роял, откуда начинался национальный парк Шенандоа. На стоянке у въезда в парк они припарковали машину, и Брок распахнул обширный багажник своего огромного внедорожника. Там лежали два уже снаряженных рюкзака и кое-что еще по мелочи.