REG
– Ra Exelensa Gardano. – Но вам с этой дороги уже не свернуть. Вы это понимаете в глубине души, оттого ваше настроение сейчас такое плохое. – Хочу обратно в Вагнок, Иомен. Здесь... давит что-то. Словно выстроила тюрьму для самой себя. Стройка благополучно завершилась, рабочих перебросили на другие объекты. Хозяйка с многочисленной челядью отбыла в столицу, Первый город Мира – Вагнок. Царствовать и наслаждаться властью. Э-э, простите, бескорыстно служить народу. На какое-то время тюрьма среди вечных снегов оказалась забыта. Тут как раз случилась Вторая война с Эгваль, в которой Хозяйке опять не удалось одержать победу. Затем то, да сё, суматошные полтора года. И, внезапно, громкое “дело о поношении имени”. Столько лет никто не осмеливался и, вот, экая дерзость! Да от кого – от лупоглазой школьницы, с дурацкими косичками! Как вдруг, забыв обо всем, Хозяйка засобиралась в отпуск – подобное происходило настолько редко, что предыдущий случай никто не помнил. Где, в каких дальних пределах ее носило, неизвестно, но вернулась она бодрая, загорелая, с дерзким блеском в глазах. Совсем непохожая на усталое, мрачное существо, какой соратники видели ее в последние годы. Наиболее осведомленные приписывали переутомление чрезмерной сосредоточенности Ее высочества на проекте “Ренессанс”. Необычайно сложном, весьма важном и настолько таинственном, что на его материалах стоял лично изобретенный Хозяйкой гриф “Секретнее не бывает”. Что ж, активный отдых помог Наоми избавиться от депрессии. С новыми силами она окунулась в государственные дела. Тебе скоро пятьдесят четыре – ха, какие наши годы! Живи и работай. Первая партия заключенных прибыла в лагерь в Арктиде 14 марта 1358-го. В их числе находилась шестнадцатилетняя девочка, чье насмешливое четверостишие в адрес Хозяйки, волею случая, стало широко известно. Майор Иомен, лично изловивший злодейку, не раз жалел об этом и упрашивал Ее высочество проявить снисходительность. – Я мягка, точно воск. Давеча за поношение имени полагалась смерть. А теперича, я год форы дала, да и вовсе на ссылку сменяла, – отвечала Хозяйка. – Не просите большего. Не дам себя дразнить, и тыкать палкой. Да, Иомен, я – деревенская девка, что когда-то свиней пасла. Не смотрите на стройность фигуры, рука у меня – тяжелая. И сочинительница преступных вирш отправилась за колючую проволоку в Арктиду. Будто, останься она на воле, то рухнуло бы государство “Светлого пути”. Так, в минуту раздражения, Наоми Вартан из небытия сотворила... нет, не соперницу себе во власти. Она создала имя. Его будут повторять, оно станет известно. Потому, что его носительница так запросто посмеялась над Живой Богиней, на что никто никогда не осмеливался. Теперь же, как зайдет речь о Хозяйке, так сразу вспоминают насмешницу. Седу Аделию Лин. В течение дня Нойс окончательно убедилась, что внутреннее зрение, отказывается ей служить. Образы расплывались, ни на чем не удавалось сосредоточиться. Она вконец изнемогла и долго лежала на постели в полной прострации. За бесплодными попытками пропустила обед: не услышала дурацкий метроном. После получаса ожидания кормушка закрылась. Оставалось помянуть недобрым словом чертову бабушку с ее садистскими придумками. То есть великую и гениальную, мать ее так, несветлая ей память... Хорошо, ужин не прозевала. Уныло ковыряя еду пластмассовой ложкой, Нойс перебирала в уме оставшиеся варианты. Из оружия при ней, вот она – ложечка; и половина котлеты. Ими она сразит сонмы врагов, выйдя победительницей из очередной передряги. А что есть – победа? Осталась жива, невредима, вот и хорошо. Премудрость Ваги, пирата и флотоводца, правившего Островом до Хозяйки. В те патриархальные времена, когда будущая владычица четверти Мира мыла полы и вытряхивала коврики. Кухонные дела ей не доверяли – то работа не для примитивных умов. Так и есть. Дурочка. Сам предложил ей руку и сердце... Что вы думаете? Отказалась! Не поняла своего счастья. Своевольничала, дружила не с теми, с кем положено. Дочь правителя, Пини, то есть Пенелопа Картиг много сил и нервов потратила на вразумление подруги. Напрасные старания. Сомнительные приятели, измена, участие в мятеже против Первого адмирала Острова... Конечно, Пини переживала, когда Наоми прилюдно вздернули на виселицу. Приговор привела в исполнение Бренда – сестра Ваги, женщина суровая и беспощадная. Кто виноват в том, что Вагу от таких треволнений разбил паралич? Кто виноват в том, что страшный ливень, с грозой, разразился сразу после того, как бездыханную Наоми вынули из петли? Кто виноват в том, что тайно влюбленный в юную мятежницу придворный врач Рональд Гаяр, предпринял отчаянную попытку вернуть Наоми к жизни? Кто виноват в том, что доктору Гаяру никто не помешал? А благоразумная Пини не стала протыкать себя кинжалом, пока не выяснится, выживет непутевая подруга или нет. И, наконец, кто виноват, что внезапная непогода вызвала на площади панику, и в узком выходе на улицу Адмиралтейскую случилась страшная давка, в которой погибло больше тысячи человек? Когда вождь мятежа и любовник Наоми, Второй адмирал Арнольд Сагель привел войска к Вагноку, его ожидали два известия. Оба хорошие. Его драгоценная дикарка – жива! А их отчаянный мятеж стал победившей революцией. Как говорится, сильно хорошо – тоже плохо. Наоми вскоре охладела к Арни. Она вообще очень переменилась. Стала неулыбчивой, расчетливой, последовательной в решениях. Пережитая временная смерть навсегда наложила отпечаток на ее характер. Вага вскоре умер. Его последняя пассия, тоже из служанок, тринадцатилетняя Антония (Тонка) Аркато, учинила скандал, требуя свою долю наследства и власти. Увы, терзаемый раскаянием Вага, за несколько часов до смерти, вывел дрожащей рукой одну строчку: “Отдайте всё Наоми”. Деньги. Имущество. Власть. Вот и вся повесть о “девочке из Флаверы”. Дальше – другая история. Жалел ли доктор Гаяр о том, что сделал? Понимал ли, что своими руками создал, как Пигмалион Галатею, Хозяйку Острова? Долгие годы стоявший за спинкой ее трона, нашел ли ответ на горькие слова? “Люди могли меня пытать, мучить, убивать. Почему мне нельзя делать с ними тоже самое?” “Рука, полная силы” взялась преображать Мир. Пятьдесят шесть лет борьбы, больших побед, малых поражений. Сверхоружие – атомная бомба. Еще немного, и весь Мир выстроится под единый ранжир. Вместо этого – быстрый, ничем необъяснимый крах и капитуляция Острова. “Всё очень банально. Неограниченная власть лишила ее способности трезво оценивать обстановку и свое место в Мире”, – так сказал однажды известный вольнодумец – профессор Арсений Томкин. А его любимая ученица – Лорианна Парк не преминула поделиться умной мыслью с Нойс. В вагоне охраны, дежурная смена – двое, зевая, посматривали на мониторы. – Она знает, что мы смотрим? – Если не дура, то да. – На идиотку не похожа. – На шибко умную тоже. Другая бы права качала: где я, кто вы, да как смеете попирать Конституцию; и всё такое. А эта – нахохлилась и полдня не вылезала из постели. – Проголодалась – вылезла. – О то ж. – Знаешь, что в сопроводиловке? Особо опасна; неусыпный надзор; в случае чего глушить немедля усыпляющим газом. – Охренеть. – Странное – не это. Подчеркнуто: ни в коем разе не применять оружие. Не дай бог, дамочке вред причинят, или, Дева защити, убьют. – И чо? – Все, сколько нас есть, сгниём на каторге. – Охренеть. – Что ты все заладил, других слов не знаешь что ли... ох, блин, охренеть! Оба уставились в монитор. Расправившись с ужином, Нойс вернула поднос обратно в нишу, та, как и положено, захлопнулась. Лады. Дел на сегодня больше нет. Она стояла посреди купе, голова склонена, руки безвольно опущены. Встрепенулась внезапно; быстро разделась. Хорошая одёжка, материал теплый, мягкий, эластичный. Облегает тело, но не жмет. Правда, вешаться на нем неудобно; впрочем, она и не думает. – Фу, ты, я грешным делом, подумал, что она решила того... Но, что она делает?! Мониторы показывали обнаженную Нойс, сидящую на постели в позе лотоса. Глаза закрыты, дыхание спокойное. – Охре... то есть, я хотел сказать: чудны дела твои, Господи. – Она медитирует. – Чего... а, ну, меди-ти-рует, эка важность. А что это значит? – Не парься. Наше дело – смотреть. Глаз радует. Что в бабенке такого: мордой лица не так, чтобы очень; росточка среднего, а глаз не оторвать. Пропорции, понял? Соотношение частей, образующих идеальное целое. – Я ж и говорю: охренеть. Смотри и наслаждайся. – Не могу. Чудится, что вот-вот случится что-то нехорошее... – Ни хрена. С чего ты взял? – С утра она спокойная была. Потом в окно пялилась, ходила взад-вперед. Словно ждала чего-то. Теперь вот, что учудила. – Смирится, увидишь. Нойс вздохнула, выходя из транса, с минуту сидела, опустив голову. Микрофоны уловили тихие слова: – Урагану – время созреть. Держись и правь в гущу. Откроется глаз бури, наступит момент истины. Или ты – настоящий... или на дно. Так он говорил. – Ну, охре... Что там на нас наступит?! – Время для правды. Придет, так сказать. – Оно нам надо? – Откуда я знаю. Хорош базарить, смотри, давай. – Нечего. Ни глазеть, ни слухать. Дрыхнет. Вишь, в одеяло завернулась. – Рано. – Кому рано, а кому в самый раз. Толку бдеть? Нам с тобой судьба – глаз не смыкать. А ей лучше покемарить. Глядишь, хорошее приснится. Наяву веселье ей не светит. Любопытно: за что ее так? Девчонка-то симпатяга, как поглядеть. – Не знаю. Никто не знает. Серьезное за ней тянется, так я скажу. – Ну, охренеть, чо. Заканчивались тягостные вторые сутки. Впоследствии Нойс не смогла в подробностях вспомнить этот день. Поезд полз медленно, за окном в ночной тиши проплывали придорожные огни. Многие фонари не горели. Прерывистая, тусклая цепочка огней терялась вдали, съеденная темнотой. Когда-то, давно, такая картина вызвала бы душевный подъем. Путь долог, труден, но это – твой путь. Ты едва сдерживаешь рыдания. Нет впереди ничего. Тьма и безнадежный тупик. Вокруг – развалины былого великолепия. В отчаянии и растерянности стоишь ты на останках мечты. На руинах “Светлого пути”... Лязгнул, отпираясь, замок. Динамик в потолке зашипел и прогнусавил: – Выходите. Теплая одежда и вещмешок – в тамбуре. Набычившись, отодвинула дверь в сторону. В коридоре очутимо тянуло холодом и Нойс, обхватив плечи руками, поспешила в тамбур. Ага, штаны, свитер и куртка-штормовка. Ботинки на толстой кожаной подошве и матерчатые чехлы – их натягивают поверху, чтобы не попадал снег. Бррр... Ежась, быстро облачилась, застегнулась, постояла, согреваясь. Никто не торопил, не подталкивал в шею. В смысле: вокруг не было ни души. Как будто поезд – разумное существо – и сам привез тебя в далекие места. Нойс натянула капюшон на голову, завязала шнурки, открытыми остались лишь глаза. Кто бы заглянул в них, увидел боль, отчаяние, гнев. “Спокойно, радость моя. Сломаться в самом конце – не для тебя. Ты – сильнее всех”. Где обещанный вещмешок? Ах, вот он, дожидается. Нойс подхватила мягкий тюк с лямками на плечо и замерла в ожидании. За дверью заскрипело, залязгало. “Откидывается трап”. Нойс испытала болезненное удовольствие от того, что спустя столько лет механизмы передвижной тюрьмы нормально работают. Хорошо спроектировано, да? Как наяву увидела усмешку Хозяйки. Ее высочество лично составляли спецификацию, по которой группа талантливых инженеров разработала механическое чудо. Простенько, но со вкусом. “Подожди дорогая, то ли еще будет...” Дверь сама собой открылась. Нойс шагнула по ступеням, вдыхая режущий ноздри морозный воздух. “С удовольствием бы увидела людей. Даже расстрельную команду. Сказала бы: “Глаза не завязывайте. Командовать церемонией позвольте мне. На изготовку! Не тушуйтесь, парни... Целься!.. Огонь!” В последний раз увидеть ночное небо, пусть в облаках и не видать звезд... Главное: знать, что они есть...” Эдакими бреднями Нойс растравила себя донельзя. Так и сошла с поезда, глотая слезы и шмыгая носом. Огляделась. Она стояла перед черной пастью входа. Справа и слева тянулась сложенная из перекрещивающихся разно-форматных стальных балок стена. Как далеко, во тьме не увидеть. Высоту на глаз тоже не определить. Нойс и не трудилась, так как знала точно. “Сорок метров. Наружный периметр”. Вошла и обнаружила себя внутри коридора, сложенного из металлических прутьев. Ветер свободно гулял меж ними. Раздался мерный рокот, окончившийся тяжким гулом, позади нее сошлись стальные створки наружных ворот. Подавила желание оглянуться. “Допустим, я здесь с инспекцией. Приехала проверить, хорошо ли работает спецтюряга”. Маленький самообман помог сохранить хладнокровие и верность шага. Тусклые лампочки, (не достать рукой и не допрыгнуть), освещали путь. Сверху коридор накрывал такой же стальной частокол. Она шла и шла, как многие до нее. Сотни, нет,... тысячи людей прошли путем, на который их обрекла Хозяйка Острова. Лагерь пустовал больше десяти лет, с тех пор, как Ар Солтиг разгромил Империю Наоми Вартан и освободил узников. После долгих лет неволи узнать, что злодейская власть пала, а старая ведьма мертва – это ли не высшее счастье? Ночь, мороз, ветер. Расстояние между внешним и внутренним периметрами нарочно сделано таким большим. Пока доплетёшься, сто раз пожалеешь о своей горькой судьбе. Нойс скрипнула зубами. Ускорила шаг. Да-да, именно. Торопись в тюрьму. Так задумано. Она задыхалась от усталости, злости и овладевающего ею отчаяния. В висках будто стучали маленькие молоточки. Хотелось лечь и тут же умереть. Ну, уж это вам дудки. Да и не дадут вот так спокойно сдохнуть. По крайней мере, сейчас. Поняла, что миновала внутренний периметр, когда перед ней открылось обширное пространство. Различила смутные очертания домов. В одном из них светилось окошко. Нойс угрюмо усмехнулась. Вспомнила, как в тюремном поезде вместе с ужином получила огрызок карандаша и листок бумаги с планом поселения. Сбоку приписка: “Отметьте, где хотите жить. Всё приготовят к вашему приезду”. Ух, какая забота! Нойс, недолго думая, поставила крестик на доме, не слишком окраинном, но и не в центре. И, пожалуйста. Судя по всему, ей дали именно то, выбранное наобум жилище. К тому времени, как она, пройдя короткой улочкой, толкнула незапертую калитку и поднялась на крыльцо, ей стало жарко. Обернулась. Фонарь на столбе перед домом внезапно погас. “Ты добралась, и показывать дорогу больше незачем”. Зато окна, прикрытые изнутри занавесками, светились мягким, призывным светом. Нойс не спешила войти. Рванула завязки капюшона. Ледяной ветер обжег лицо. Запрокинула голову к темному, мрачному небу. Вскинула сжатые в кулаки руки. Прокричала, как вызов имя, которое давно... давно!.. не произносила вслух: – Я – ... Вьюга унесла тайное имя, будто и не было сказано. В комнатах горел свет, было тепло. Нойс устала и потому не спешила снять верхнюю одежду. Лишь расстегнула штормовку, да скинула с плеча вещмешок и, ухватив за лямки, таскала за собой, лениво обходя комнаты. Небольшая гостиная. Спальня. Санузел. Кухня... ну, это мы завтра посмотрим. Кладовка. Опять спальня. Когда-то здесь жила семья. Хозяйка бросала в тюрьму вместе и мужчин и женщин, и не возбраняла им вступать в брак. Значит, то была детская, а это – комната папы с мамой. Нойс криво усмехнулась. Угадала. Супружеское обиталище. Вон, и портрет сохранился. Любящий муж, не лишенный художественных талантов, нарисовал углем прямо по штукатурке, образ дорогой ему женщины. Чтобы рисунок не осыпался, сверху, вместо лака, скрыл яичным белком. Когда засыхает, то держит прочней некуда. Нойс знала этот способ. Она сама хорошо рисовала и уважала такое умение в других. Оценила и нечаянный шедевр. Облик молодой женщины, почти девочки, дышал жизнью. Большие, лукавые глаза, тонкие черты лица, сжатые в полуулыбке губы. Волосы заплетены в две косы, одна лежит на груди, вторая заброшена за спину. Девчонка на портрете глядела прямо на Нойс... Нойс охнула. Надо же было из всех домов выбрать именно этот!! Здесь жила знаменитая пасквилянтка, чей острый язык чуть не отрезали вместе с головой. Здесь великая насмешница отбывала ссылку, которой ей заменили смертную казнь. Здесь, в краю вечной зимы, в предгорьях Арктиды, родилась “Северная поэма”. Ее, полные гнева и печали строки, Нойс помнила наизусть. И, зная до последней буквы, всё равно перечитывала не раз. Что называется, зацепило. Она ощутила, как усталость давит на плечи. Уронила вещмешок, тяжко задышала, ухватившись за дверной косяк. Медленно сползла на пол. Но не могла оторвать взгляда от портрета на стене. Седа Аделия Лин.
5. “Я ВСЁ ОТДАМ...”
Нойс снилось чудо. Растаяли снега. Побежали весенние ручьи. Зазеленели леса. Распустились необыкновенные цветы. Исчезли, рассеялись стены ее огромной темницы. Следом за ними растаял сон. Сквозь разрисованное морозными узорами стекло сочился серый рассвет. Надо же, за ночь надышала. В пустующем доме не бывает зимних гравюр на окнах. Протерла глаза. Привстала, оглядываясь. Она спала одетой. Портрет знаменитой насмешницы улыбался ей со стены. – Доброе утро, – сказала, зевнув, спустила ноги с кровати. Подобрала с пола ботинки. Надела. Встала, попрыгала. Вот тебе зарядка. Зевая, побрела готовить завтрак. Провиант обязан присутствовать. Хозяйка Острова не имела пошлой привычки морить узников голодом. Ее пытки изощреннее. Нойс быстро отыскала узкую, утепленную дверь. За ней обнаружилась еще одна. Дальше – кладовка со щелястыми стенами, в ней гуляет морозный сквозняк. Так-то братцы. Здесь обходятся без холодильников. Брось бутерброд с икрой на улице, через год приходи – кушай. Лишь отогрей, чтобы зубки не обломать. Усмехаясь, Нойс ревизовала запасы. С голоду не помрет. Мороженое мясо, овощи, консервы. В больших жестянках – мука. А как насчет масла? Блины на чем печь? Да-да, такие плоские банки. Дюгоний жир. Нежнее лучших сортов сливочного масла. Поклон вам, Хозяюшка, гурманка вы наша. Вернувшись с охапкой банок и свертков, Нойс вывалила добычу на стол. Вообще-то, пора умыться. Почистить зубки. Потом завтрак сготовить. Покушать в гордом одиночестве, строя в умной голове некоторые тайные планы. Когда они сбудутся, кто-то горько заплачет. Но, блядь, почему холодно? Нагреватели отключились! Нет тока. При этом на табло в прихожей переворачивается металлический листок, там ясно написано. Бросай свое дело, в поход собирайся. За дровишками. Не в лес, дорогая, лесов тут нет. В сарайчик, поблизости. Скромный такой сараище. Загрузить саночки, небольшие такие сани – лошадь запрягать или пяток собак. Лошадку жалко, околеет вскорости – оттого их здесь нет. Ездовых собачек тоже – ибо кормить накладно. А со сторожевыми псинами познакомишься, когда захочешь отсюда удрать. Саночки, радость моя, повезешь на себе. Словно ты не знала. В высшей степени полезно для моциона. Успокаивает нервы, разнообразит скудную событиями жизнь. Хорошо, ладно, одеваюсь... уже одета. Где чертовы санки? Раз нет у порога, значит, в сарае. Дважды хорошо: не надо переть их, хоть и порожние, туда. Осталось всего ничего: допереться до сарая собственнолично. Натянула капюшон на голову, застегнула подшлемник, чтобы дышать носом через него. Утречком здесь холодновато. Да и в другое время дня не запаришься. Пойдем, радость моя. Дверь открываем, с порога сбегаем... уф! Бр-р-р!.. Увязая в рыхлом снегу чуть не по колено, Нойс разогрелась, и разозлилась. На нехоженую тропу, на себя, на суку Хозяйку. В агрессивном настрое добралась до сарая – стандартного сооружения из деревянных панелей, пропитанных огнезащитным составом. На дверях красовался мощного вида засов. Без замка – что здесь красть-то? Чтобы открыть дверь, пришлось разгребать снег деревянной лопатой. Таковая нашлась, укрепленная в специальном гнезде на стене. Сколько же лет назад? Кем? “Мужик Седы орудовал, не иначе”. Нойс вздохнула и принялась за работу. Сначала дело спорилось, дальше пошло хуже. Снег за долгие годы слежался до состояния плотного льда. Без лома или топорика не обойтись. “Топор на кухне. Ему там место, под рукой, чтобы колоть дрова. Я, кретинка, забыла...” Нет, просто не знала. Откуда тебе знать быт заключенных в Арктиде? Всякие мелочи, без которых, и без того нелегкая, жизнь превращается в тягостную цепь недоразумений, нелепых накладок и неудач. Надо тащиться обратно за инструментом. По протоптанному следу, свирепо решительно, Нойс отправилась обратно и вернулась с топором в руках, сердито хмурясь. Воображая, как размашисто опускает его на чей-то череп. Понятно, чей. Обколов лед вокруг упрямой двери, Нойс, наконец, ее победила. С усилием отворила, кое-где пришлось еще сколоть лед. Пожалуйста вам. Саночки, прямо у входа. Дальше – штабеля пустых ящиков. Положи пару-тройку на сани и место занято, а груза – всего ничего! Надо разбирать тару на досочки. Для Седы тяжелую работу делал муж. Нашла себе ухаря слабая девочка. Или он ее нашел. Бедный, одинокий зек. Так двое выжили, живя друг для друга. Да! Здесь можно было кого-то себе найти. Здесь были тысячи народу. Общее несчастье делилось поровну. “Но ты здесь и сейчас – одна!” Отчаяние нахлынуло тяжелой волной. Все кончено! Бесславный, позорный финал. Как можно так провалиться? Забыть, что сколь умна и талантлива ты не была бы, всегда отыщется человек, который тебя превзойдет. Один из миллиона! Но найдется. Разгадает твою небрежно выстроенную, рассчитанную на простаков, легенду. Ты доселе мало получала уроков? Как бы не так. Но тебе ничто не идет в прок. Дура!! Убивать таких! А сначала воду на них возить, пока не сдохнут! хоть какая польза!! IncEj, hunda! AferEj!! Давай, сука! Работай!! По телу прошла горячая волна, смывая остатки уныния и горечи. С рычанием Нойс схватила первый, попавшийся ящик, обеими руками подняла над головой. Швырнула об пол. Тара с грохотом разлеталась вдребезги. Вот тебе!! Дело пошло. Что не разбивалось до конца, то дотаптывала ногами, изрыгая чудовищные проклятия. Употребляя похабный лексикон от времен Великого Ваги до наших дней. Ты всегда была способной девочкой. С цепкой памятью и ясным умом. Это уже потом многие сочли тебя сумасшедшей. Швырнув очередную тару, Нойс разрубила ее топором прямо в воздухе. Перешла в форс-режим, что ли, незаметно для себя? Разгоряченная, раскрасневшаяся, плюхнулась на ящик, один из многих уцелевших. Ох, сколько их еще! Все не переколотить. Подняла голову к потолку, где прятался объектив телекамеры. Хорошо спрятан, однако Нойс знала, где он. Отдышалась. Усмехнулась, зло скаля зубы. – Заготовка дров! Интересно, что напишут в отчете? “Объект наблюдения перенес припадок бешенства, обещая разорвать в клочья ряд высокопоставленных лиц. Список прилагается”. Ладушки. Настанет день, я вас порву. Как говорится: никакого бизнеса, только личное. А пока бурлит в крови адреналин, займемся погрузкой. Нойс поднялась, вытащила из сарая сани, и приступила к делу. Результат ей страшно понравился. Вот это вязанка! Доверху. Оставалось допереть поклажу до дому. И впряглась. И доперла. Пыхтя и фыркая, разгрузила у крыльца. Кстати, будьте любезны, заметьте: топорик с собой прихватила, не забыла в сарае, как вы могли бы подумать. Что за тючок или скатка привязана к носу саней, Нойс пока не разобралась. Значит, нужный мешок, раз кто-то когда-то озаботился. С охапкой сосновых дощечек устало поднялась на крыльцо, вошла в дом. Сложила дровишки. Вернулась. После нескольких “рейсов” сочла, что запас достаточный. Сняла штормовку. Ботинки сменила на мягкие унты, что очень кстати обнаружились под лавкой. Принялась растапливать печь и за этим занятием окончательно успокоилась. Умей довольствоваться малым – Нойс принадлежала к счастливому племени неприхотливых людей. Огонь горит, дровишки потрескивают; картошка с мясом жарится. Чайник закипел, заварим какао. Если вы и этим недовольны, то воля ваша. Можете зарезаться или удавиться. Хозяйка Острова полагала, что взрослый человек вправе распоряжаться своей жизнью. Поэтому никаких обычных тюремных запретов на “опасные предметы” в лагере не существовало. За самоубийства заключенных охрану не наказывали. С одной стороны, это лишало строптивцев проверенного способа шантажа: мол, вены порежем, в знак протеста. Режьтесь, на здоровье. С другой стороны, оставляло лазейку для произвола охраны. Много выступаешь – скоро наложишь на себя руки. Пусть кто угодно, с пеной у рта доказывает, что ты не сам, что тебе “помогли”. Никому докопаться до правды ни разу не удалось. Тщетность правдоискательских усилий способствовала покорности и дисциплине. Отличная система. А вдруг кто убьет не себя, а товарища по несчастью? Случаются разборки, разве нет? Тогда вас расстреляют. Или, если в лагере сложилась система взаимопомощи и “разруливания” конфликтов – вашу судьбу отдадут в руки ваших же товарищей. Объясняйтесь, доказывайте, будьте готовы умереть. Полезная штука – самоорганизация малых изолированных коллективов. На эту тему Ее высочество составила подробную методичку. Творца уж нет, труды остались. Анекдот про Хозяйку. Однажды Хозяйка Острова побывала на выставке гадюк. Вернулась с медалью и грамотой. Нойс доела всё до кусочка и принялась мыть посуду. После трудов праведных и сытного позднего завтрака делать ничего не хотелось. Вот вздремнуть – в самый раз. Прошла в спальню, показала фак портрету Седы и, не снимая унт, улеглась на постель. Сон, однако, не шел. Нойс лежала навзничь, заложив руки за голову, и считала сучки в потолочных досках. Надо бы на чердак слазить, глянуть, что там. Не сейчас. Лень. Расслабленность. В теле. Мыслях. Чувствах. Она чувствовала дом. Как будто прожила в нем не один год. И не одна. О том досадном происшествии Седа вспоминать не любила. Всего-то: выйти с утра пораньше, когда придет машина, занять очередь. Глядишь, первой окажешься. Получить пластиковый контейнер с молоком, вчерашний порожний – вернуть. И, домой. Муж как раз умывается, трехлетний Язон с важным видом встречает маму, провожает на кухню. Охраняет, то есть. Маленький рыцарь. Малыши-двойняшки Тур и Кун либо еще спят, либо ревут в унисон. Промежуточных состояний у них не бывает. Контейнер поставить на стол, подождать, пока в тепле молочный куб подтает. Открыть крышку и выпрастать его в большую кастрюлю. Пусть потихоньку тает-растекается. В этот раз молочный монолит выскользнул неожиданно легко. Закувыркался в воздухе. На вскрик Седы прибежал муж. Она сидела на полу, обхватив ушибленную ногу. Закусила губу, на глазах выступили слезы. Язон тянулся к ней, обнимая маленькими ручонками. – Мама?! Тебе больно? – Какая я неловкая... – только и могла вымолвить Седа. Ланс поднял ее на руки и отнес на постель. Доктор, из местных, такой же зек, как они, сказал, что придется с недельку поскакать на одной ножке, а лучше полежать в постели. Сильный ушиб, кость не повреждена. Угораздило вас споткнуться. Ничего, пройдет. Будьте здоровы. Когда он ушел, Седа простонала: – Я – феноменальная дура. Рассказать – засмеют. Это ж надо – пришиблена молоком! Ланселот хмыкнул. – Никто не узнает. Мы с Язоном сохраним тайну: что молочком, оказывается, убить можно. Правда? Язон, сидя на коленях у отца, важно кивнул. Он стал в итоге героем дня. Пока папа бегал за доктором для мамы, он водрузил тяжеленную (для него!) льдисто-холодную, ускользающую молочную глыбу на положенное место – в кастрюлю. Что и требовалось от настоящего мужчины, хозяина дома. Молодец, парень. Самостоятельный. И соображает быстро. Всю последующую неделю готовка, уборка, стирка были на Лансе. Он не жаловался, лишь весело скалился, в ответ на покаянные взгляды Седы. Говорил: – У тебя появилось время. Пиши. Так случайно, или по неизбежности судьбы – родилась “Северная поэма”. Три года Седа трепетно хранила блокнот со стенографической записью. Знаете, как это трудно? В доме, нашпигованном видеокамерами? Знаете, что вообще владеть письменными принадлежностями, без особого на то дозволения, запрещено? Из любых тяжелых ситуаций найдется выход. А однажды тебе улыбнется судьба. Она постучалась в дом поздним вечером, в конце седьмого года заключения. И имела вид коренастого мужчины, в военной форме под расстегнутым малахаем. На сером мундире без знаков различия блестела металлическая бляха с изображением сжатого кулака и буквами: “R.E.G.” – Я – Торван Иомен. Вашему семейству на сборы – десять минут. Видеонаблюдение восстановят через двадцать, но лучше не рисковать. Из лагеря в Арктиде бежать невозможно, если тебе не помогут. Глава “Службы безопасности Ее высочества” вывез опальное семейство на том же тюремном поезде, который доставил новую партию заключенных. Вам многое доступно, если вы занимаете столь высокую должность, как майор Иомен. Так Хозяйка Острова ему и сказала. – Долго же я грела змею на своей груди. Да, Иомен? – Я не предавал вас, Ваше высочество. – Знаю. Вы жалили врагов моих. Честно исполняли службу. У вас не осталось сил – нести этот крест? – Да. – Ваша отставка принята, Иомен. Прощайте, не поминайте лихом. Он четко повернулся и вышел, тихо затворив за собой дверь. Чтобы никогда не вернуться вновь. Оставшись одна в тиши кабинета, куда никто не войдет без зова, Хозяйка встала, прошлась, заложив руки за спину, по ковровой дорожке, гасящей звук шагов. Развернулась, подошла к окну. Вид на бухту Вагнока успокаивал, вселял умиротворение. Прошептала: – Я не ошиблась в нем. Нет, не ошиблась! “Внимание, штормовое предупреждение...” Уныло бубнящий голос вырвал Нойс из забытья. Ах, боже ты мой, радио ожило! О чем разгавкалось лагерное начальство? Назавтра ввечеру ожидается хуевая похода. Учтем-с. Завтра ночью гулять не выйдем, ха-ха. Нойс встала, с сожалением сняла с постели измятое покрывало. Толстая, прочная, дешевая ткань. Стирать надо. Нехер было в обувке на него лезть. Попервоначалу не мешает и самой помыться. Туалетная комната не поражала ни размерами, ни интерьером. Душ и сральное место. Совмещение ради экономии. И не надо предъявлять претензии Ее высочеству! Многие города извечного врага Острова – Эгваль, застроены типовыми шестиэтажками. С удобствами а-ля эти. К радости Нойс, вновь дали электричество. Насвистывая случайно припомнившуюся мелодию, откуда она, черт возьми? врубила нагреватель и начала раздеваться. Походила голая по комнатам, ожидая, пока водичка согреется. В санузле видеокамер нет. По крайней мере, Ее чокнутое высочество там их не планировали. Что же до талантливых учеников из охранки Магистрата... кто знает? Но, в хате наблюдение везде. Пальцем показывать не будем, а то обидятся. Маскировали, да бестолку. Заезжая шлюха мигом углядела. Кстати, заметим, что когда свет вырубают, видеокамеры работают. Запитаны от другой сети. Забрала из спальни скомканное покрывало. Сперва стирка, купанье после. А что на дворе? Ветерок крепчает. В эдаком климате любое строение за несколько лет окажется погребенным под снежными наносами. Поселок, однако, как новенький. Отчего так? Выйдите, посмотрите. И здесь сказался гений Ее высочества. Домишко, как все прочие, стоит на коротких, крепких сваях, и ветер свободно гуляет под ним. Оттого – никаких сугробов под стенами. Один недостаток – крыльцо высокое. Ну, это, кому как. Смотрится очень даже красиво. Нойс вспомнила утренние злоключения на дровяном складе. Он построен с нарушением спецификации. Прямо на грунте. Какой-то умник решил, что раз на пригорке, то этого достаточно. Если бы. Расчет почти правильный, но не совсем. “Разыскать рационализатора-экономиста. Понизить в должности на две ступени. Оштрафовать на годовое жалование...” Ау! Ваше высочество, где вы? Так не хватает вашего мудрого руководства. Остров. Вагнок. Резиденция Верховного Координатора. Кабинет для секретных совещаний. Полина Ждан вошла и села, не дожидаясь приглашения. Знала: Одиссей испытывает неловкость в обществе женщины, почти на голову выше его. Не то, чтобы она – дылда, просто команданте Йерк, он же Одиссей Неодим Гор – очень даже невысокий мужчина. Крепко сбитый, ладный для своих шестидесяти четырех лет. Лицо без морщин. Седая шевелюра без намеков на лысину. Команданте прошелся по кабинету, заложив руки за спину. У Полины заныло сердце: эту манеру Одиссей заимствовал у той, чье имя они избегали называть вслух. Полина не была свидетельницей отношений Хозяйки Острова с ее, вначале врагом, а впоследствии, надежным соратником. Разделившим с ней горечь небывалого в истории войн поражения. С той лишь разницей, что Хозяйки не стало, а команданте – вот он, любуйтесь. Его военное имя – перевертыш псевдонима молодого революционера. Соратник Крей мечтал свергнуть тиранию Наоми Вартан. Вместо этого пошел к ней на службу. Куда было парню деваться? В руках Хозяйки оставалась заложница – его юная невеста Седа Лин. Стать правой рукой диктатора, таким же полновластным вершителем людских судеб, как Наоми – достаточная плата за отнятую любовь? Или нет? Надолго разлученная с возлюбленным, Седа нашла себе другого партнера. Прошли годы. Муж Седы умер. Осень ее жизни скрашивают трое прекрасных сыновей и внуки. А Одиссей... до сих пор один. Команданте, в раздумье, остановился посереди кабинета. Искоса бросил взгляд на своего Первого заместителя. Хороша. Прекрасно сложена. Соломенного цвета волосы. Большие серые глаза. Внимательные, добрые. Хотя загорается иногда в них злой огонек. Этой женщине досталось от жизни немало ударов. Но если вам скажут, что ей за пятьдесят, вы не поверите. Одиссей же не сомневался, потому что знал ее точный возраст. С того самого дня, как Полина Ждан и Айвен Астер назвали ему свои истинные имена. Это случилось вскоре после захвата (тьфу, освобождения!) Острова, когда Эгваль получила от команданте Йерка хорошего пинка. Незадачливая парочка, пытавшаяся овладеть Островом до него, решила не играть в прятки и во всем созналась. Ведомые общей целью, все трое договорились объединить усилия. – Полина! Мои отважные сетевые бандиты, э-э... программисты, утверждают, что Магистр забыл отрубить наш канал связи с Арктидой. Скорее, не знает, что он уцелел во время войны. Глаза Полины потемнели. – Мы сможем видеть ее?! – Слышать тоже. Если получится. Спустя полчаса напряженного ожидания раздался телефонный звонок. Виноватый голос доложил, что канал связи с Арктидой внезапно отключился. Эгваль. Майя. Дом власти. Резиденция Координатора Эйкумены. Сильвер Мадариан тихо дремал в широком, немного расшатанном кресле. Он привык к нему, и менять не хотел. Большой, грузный, с обвислыми щеками, он скорее походил на пожилого лавочника, нежели на видного государственного деятеля. Жужжание зуммера разбудило его. Поднял веки. На экране видео мерцал срочный вызов. “Верховный координатор Острова О. Н. Гор”. – Здесь я, – буркнул Мадариан, включил изображение и чуть подвинулся, чтобы собеседник видел его в кадре. Главарь Острова выглядел злым и усталым. Его снежно-седая шевелюра пребывала в легком беспорядке. “Не иначе, как за голову хватался”, – с некоторым злорадством подумал Мадариан. А вслух сказал: – Доброго дня, команданте Йерк. Слушаю вас внимательно, – тот слегка улыбнулся, услыхав свой военный псевдоним, и, опустив ответное приветствие, сразу перешел к делу: – Вы отдали приказ физически устранить одну известную нам особу Мадариан поспешно прервал: – Нет-нет и еще раз нет! Я не давал никаких распоряжений! Директор ОСС, Вик Энрон превысил свои полномочия. Я строго предупредил его. Миз Винер и вам незачем беспокоиться, уверяю. Одиссей Гор словно не услышал. – Также, в Эгваль ведется разнузданная анти-новтеранская кампания. Напоминаю, что пленные новтеране, это – дети, и призывы к их истреблению... Мадариан успокаивающе поднял руку. – Поскольку Дети Новтеры находятся на Острове и под его защитой, то им также ничто не угрожает. – Не увиливайте. “Остров – укрыватель маленьких чудовищ, которые вырастут и уничтожат Мир”. Такой мотив присутствует в вашей пропаганде. – Почему – моей? – поморщился Мадариан. – У нас – свободная страна и свободная пресса. – Безусловно, – с иронией согласился Гор. – Поймите, – продолжал Мадариан, – у обеих наших стран рыльце в пуху. Десятилетиями Остров культивировал неприязнь к Эгваль, к “варварской угрозе с востока”. Полезная мера для сплочения нации. Как и обещанная перспектива всеобщего счастья, так называемый “Светлый путь”. Хозяйка оставила по себе долгую память. Говорят: гений и злодейство – вещи несовместные; к сожалению, это не так. Наоми Вартан была гением, родившимся на свое и всего Мира несчастье. – Это – вы так думаете, – мрачно заметил Гор. – Многие так думают. Нынешняя враждебность к Новтере, охватившая Эгваль – для вас гораздо безопаснее. Вместо клича “сокрушим Остров”, народное недовольство выплескивается в неприязни к чему-то абстрактному – Неужели?! Эта ваша абстракция дважды выливалась в кошмарную реальность. – Не волнуйтесь. Новтера получила страшный урок и третьей попытки не будет. Мы навсегда отразили угрозу. – Кто это – “мы?” В первый раз, одиннадцать лет назад, это был Остров. И не травите мне байку про “подвиг адмирала Геллы”. А во второй раз, уж точно, Эгваль и рядом не стояла, когда Скайтаун получил неотразимый удар. Кстати, да, спасибо за ваши заверения. Полагаю, они заслуживают доверия. Изображение команданте Йерка исчезло. Мадариан иронически улыбнулся пустому экрану. Но, на душе у него кошки скребли. Лагерь в Арктиде. Нойс, закутавшись в покрывало, как в тогу, прошлась по дому, закрывая ставни. Да, естественно, наружные ставни закрываются изнутри. Ее высочество не зря хлеб ела. Дом правильно сконструирован – для сложного климата. А что за окном всё так противно и тоскливо... – извините. Иное проектом не предусмотрено. Нойс подняла голову к потолку, устремив немигающий взгляд в объектив потайной видеокамеры. Знаем эти ваши сучковатые доски! Вздохнула и отправилась заниматься стиркой. За этим нудным занятием гадала: что за печать легла на уста? Нет бы, вякнуть что-то суровое, гордое, героическое. Ты же умеешь. Заявить, что не сдашься – никогда, никогда! И что б вы лопнули от напрасных ожиданий! Плевать, что не увидит и не услышит никто, кроме шестерок Магистра. Услышанное не умирает. Капля точит камень. Нельзя упускать ни единого шанса. Слово – тоже сила, а твое – тем более. Но ты смолчала. Невозможно повторить себя прежнюю. Что вчера отдавалось трепетом в сердцах и поражало души – сегодня смешно и стыдно. Я все отдам не за ответ: кто виноват. Дождя стук дробный на стекле, и вешний сад. Косой луч солнца глаз моих, коснется вдруг. Яснеет небо, ветер стих... Вечерний луг. С крыльца сойти исподтишка, Войти бы в круг, Где слышен голос пастушка и смех подруг... Как промотавшийся игрок, о чем молю? Кому и что отдать в залог? Лишь жизнь мою.