Больше мне ничего не было нужно.
Раньше я никогда не импровизировала. Играла по нотам. Да и не любила музыку.
А сейчас оно приходило само. Душа кричала, плакала и пыталась спрятаться хоть куда-нибудь от на-валившегося кошмара.
И пряталась. В музыку.
Я полюбила играть по вечерам, когда родители еще не пришли, а братья разбежались по своим клу-бам.
Играть?
Сложно было назвать это - игрой или музицированием.
Мне плевать было - хорошо я играю - или нет, что думают соседи, понравится моя музыка хоть кому-нибудь - или она свидетельствует о душевном расстройстве.
Скрипка не пела. Она кричала, рыдала, жаловалась, но в отличие от меня - не сдавалась. Никогда не сдавалась.
Темнело. За окном мягко выплывала луна. Падали редкие снежинки.
Через три дня Новый Год. Мой первый Новый Год в инвалидном кресле. Боюсь, что не последний.
И я потянулась за тем, что приносило хоть мимолетное облегчение. За скрипкой.
Я расстегнула футляр. Коснулась бархата внутри, мягко тронула пальцами ворсинки. Потом достала скрипку и подъехала к окну.
Хотелось выть. Как стая волков воет на луну в такие ночи. И я не стала себе отказывать.
Я резко опустила смычок - и струны зарыдали.
***
Сергей.
Скрипка кричала, рыдала и стонала. Она плакала, как раненный человек. И я наслаждался этой музы-кой. Что-то подобное звучит в душе каждого вампира. Дикое, безудержное, хищное, жестокое - и од-новременно трагичное. И человек там, в доме...
Ему - или ей, неважно, было плохо. И хотелось поделиться своей болью. Хоть с кем-нибудь.
Я стоял долго. Не меньше часа.
А потом решился.
Вампиры - не просто хищники.
Иногда мы отпускаем души на свободу. И это наше истинное предназначение.
Часто нас можно встретить в больницах, в хосписах... Там, где есть люди, впавшие в отчаяние. Не минутное, которое бывает у любого человека. Но отчаяние осознанное. Когдадействительно ничего нельзя исправить - и смерть становится лучшим выходом. Рак. Или травма, с которой нельзя жить, а можно только мучиться.
Тогда приходит кто-нибудь из нас.
И еще одна душа взлетает ввысь. К новому рождению.
А человека, который еще вчера кричал от боли, находят в своей кровати, словно уснувшим. И он (она?) улыбается. Спокойно, как в детстве.
Иногда смерть - единственный выход. И мы приносим ее с собой.
Спокойную, как река на закате. Ласковую, как прикосновение материнских рук. Тихую, как рассвет-ный туман. Уютную, как огонь, горящий в окнах родного дома.
И люди улыбаются.
Иногда лучшее, что можно дать им - это смерть.
Скрипка кричала.
Это не был рок или что-то современное, в этой музыке не было ничего классического, какие-то дикие сочетания аккордов, безумное сплетение нот, напоминающее ниагарский водопад. Такое же хаотичное и непредсказуемое. И так же то там, то здесь, как острые камни из воды, вырывались сдавленные ры-дания струн.
Я наслаждался.
Кто бы ни был этот человек - ему больно. И мне хотелось узнать, что и как.
Обычно вампиры не так любопытны. Тем более - я. Мне уже почти тысяча лет. И люди давно утрати-ли для меня новизну. Но что-то было в этой музыке, что царапнуло мое сердце. Что-то такое... вечное. Сродни мятущейся душе заблудившегося демона. Заблудившегося в себе? В веках? Неважно.
Безразлично.
Первый раз я услышал эту скрипку четыре дня назад. Я охотился. И моя жертва - весьма неаппетит-ный молодой человек в модных, словно наполовину спущенных штанах и наушниках от плеера свер-нул в этот проулок между двумя домами. Я тихо следовал за ним, намереваясь настигнуть его там, где будет чуть темнее. Но сопляку повезло.
Меня остановила эта музыка.
Она была сродни удару. Сродни горящему на снегу костру. Такая же неневозможная - и существую-щая. Бушующая проснувшимся вулканом. Обжигающая душу и вытесняющая разум.
И я остановился под окном. Мне было безразлично все, кроме нее. Я слушал.
Когда музыка стихла, я еще стоял под окном. Час? Два? Не знаю. Охотился я уже за полночь. Это точно. А на следующий день ноги сами принесли меня сюда. В это же время.