Ледокол вздрогнул и остановился. На палубу сбегались все свободные от нарядов люди.
На капитанский мостик торопливо прошел вызванный туда летчик Закалов. Среднего роста, сероглазый, с приятным и решительным, несмотря на нежность молодости, лицом.
— Что прикажете, товарищ капитан? — спросил он, поднося руку к шлему.
— Приготовьтесь к полету! Радиус — сорок километров. Задача: отыскать на плавучей льдине промышленника Ефима Бусыгина. Если в море не окажется, осмотрите ближайшие берега!
— Есть! — ответил Закалов и поспешил к самолету. Маленький двухместный У-2, как спутанный журавль, стоял на лыжах у трапа. Бортмеханик Виктор Чекин уже знал о полете. Он успел освободить полотняные крылья от остатков льда и распутывал теперь канаты, которыми был привязан к мосткам самолет.
Закалов и Чекин взяли свою машину на стропы лебедки. Стрела вынесла самолет за борт и плавно опустила его к ногам Чекина, успевшего сбежать по трапу на лед. Этот здоровенный детина, казалось, мог нести свой самолет на плечах.
Летчики одели меховые комбинезоны, на ноги натянули канадские меховые сапоги, лица, поверх шлемов, покрыли меховыми масками с очками, еще раз проверили мотор, сели, махнули руками товарищам и взмыли в синее морозное небо.
Бусыгин не знал, сколько он спал. То ли только что уснул, то ли спит еще со вчерашнего дня... Темно кругом, холодно и душно. Дрожит под ним лед, собаки вздыхают и визжат в темноте вокруг. Шума не слышно, но раз лед дрожит, значит, шторм еще не миновал.
Давно потух примус. Ефим нащупал его рукой, не меняя позы, умудрился добавить в резервуар керосину, накачал и зажег. Синеватый огонек светился кольцом и от этого кольца лилось в снежную темницу тепло. Проснулись собаки и завозились, грозя развалить хижину. Ефим прикрикнул на них и подумал, что пора бы покормить псов. Но провизии для них не было. Все, что было, он уже роздал. Разве мог он предвидеть, что буря запрет их в снеговую тюрьму на неопределенное время? Да и дома-то не густо.
Он набрал снегу в чайник и поставил его на примус. Когда вода закипела, он бросил в нее четыре сухаря и дал воде снова вскипеть. Получилась крутая каша, которой он накормил собак. А сам принялся сосать черствый сухарь.
Вскоре стало настолько тепло, что Ефим скинул малицу и остался в оленьих штанах и нерпичьей куртке. Смрад давал себя чувствовать. Ефим загнал собак в угол; они сбились в лохматую кучу, щелкая острыми клыками, а он принялся за очистку помещения. Ползая на четвереньках, он сгреб ножом снег в одну кучу, потом вырыл в снежном полу своего убежища глубокую яму и закопал в ней нечистый этот снег. Сверху он снова постлал оленьи шкуры. Стало легче дышать. И кровообращение после работы восстановилось. Ефим знал, что без работы легко погибнуть. Движения мало, пищи мало, — только труд может спасти от цинги.
Довольный собой, он развалился на шкуре, прикрыл ноги малицей и, посасывая сухарь, стал припоминать, сколько времени он находится под снегом. Незаметно мысли его приняли иное направление... Он думал о том, что трудно и скучно жить в одиночку в таком диком месте. Он, правда, сам его выбрал, не послушал, когда отговаривали ... Он и не жалеет, что поселился в Безымянной губе. Полюбил он свой залив; без промысла, пожалуй, и жить бы не мог. А все же было бы больше народу, веселее бы жизнь была. Чего бы тогда ему недоставало... Вот, скажем, уйдет он на промысел и, как сейчас, бедствие постигнет его... Ну, что ж? Завалился сурком и, знай, чаек попивай, — никакая буря не страшна под снегом...
Был бы он спокоен за Марью, за Саньку... Не в одиночестве покинул, среди людей, среди товарищей артельщиков оставил... А сейчас? Ему-то ничего, что ему делается? А каково-то им? Оставил он их почти без всяких запасов, пулевку и ту с собой забрал... Оружия у них только один дробовик... Да разве же они промышленники? Кто поможет им, если буря задержит его, Ефима? Опять же, взять хотя бы его самого... Как знать? Может быть, придется псов своих съесть... Бывало и это. Как же ему тогда пешком по ломаному льду домой пробираться? А было бы селение, увидели бы товарищи, что вот, мол, отправился Ефим Бусыгин на промысел... А тут шторм свалился... Ждали-пождали, нет Ефима. Что делать? А известно, что делать. Сейчас же две-три упряжки снарядили и — на поиски. Лежит себе Ефим на боку и чаек попивает, а за ним, как за начальником каким, товарищи приезжают:
— Не извольте сомневаться, Ефим Петрович! Садись, пожалуйста, на саночки. Живым делом домой доставим!
...Сказывал Санька, в Белушьей слух был, будто к ним в губу два дома должны доставить, артель две семьи перебрасывает... Ах, дело бы хорошее было, если правду слышал!