То есть, существуют два варианта творчества: культово-мистический, в котором форма всегда более догматична вследствие того, что во все времена как только кто-то изобретал новый мистический язык, тут же возникал институт жречества, который в течение двух-трех, а то и в первом же поколении, превращался в бюрократическую структуру, препятствующую дальнейшему развитию языка; и творчество, как форма общения. На самом деле все, конечно же, ещё глубже и сложнее.
В целостных культурных системах античности мы находим следы того, о чем я сказал выше, в строгой иерархии жанров, которая присутствует и в эпоху классицизма в Европе, который, как ты знаешь, вполне осознанно культивировал античный способ мировосприятия. Об этом много есть у Лосева, хотя все и без него понятно.
В средневековье эта дихотомия выражена в противостоянии монастырской литературы аскетизма и светской ветви, именуемой также «литературой ереси», куда входили такие жанры, как средневековый фарс и т. д. (надо вспоминать). На границе этих двух течений стояла так называемая Куртуазия со всем ее комплексом рыцарей и Прекрасных Дам.
Революция в этой области конечно связана с такими именами, как Франсуа Вийон, который впервые пытается пародировать куртуазную и аскетическую эстетику, то есть использует методы типично постмодернистские. Постмодернизм — это ведь вообще чепуха. Потому что в какой-то степени можно назвать одним из первых русских постмодернистов А. Пушкина, который вполне осознанно строит собственную эстетическую концепцию на материале предшествующей литературы. Это все вообще большая проблема. Чтобы выработать собственное мнение по этому поводу, нужно искать где-то в районе философии таких понятий, как аллюзия, цитата, реминисценция и любимая кузьминская рефлексия. Следует особо отметить Рабле. Но это уже другая эпоха. В литературоведении все это именуют «гуманистическим реализмом» и в философском плане связывают с волной нового «эпикурейства», охватившем Западную Европу в эпоху Ренессанса.
Короче говоря, зачем я все это тебе пишу, я не понимаю. Наверное, чтобы самому кое-что вспомнить и в очередной раз предпринять безнадежную попытку разложить все по полочкам.
Одним словом, все это хорошо, но двадцатый век — это вам не хер собачий, и об этом даже начинать писать в жанре письма глупо.
Возвращаясь к своей мысли о новой форме, хочу сказать, что по-моему, литература нашего времени очень быстро и резко меняется в свою обычную сторону: в сторону большего соответствия реальности. Недаром Константин Вагинов писал в своем «Свистонове», что литература — это исключительно попытка загробного существования, постоянное строительство «того» света. А такое творение предусматривает более пристальное изучение реальности, чтобы образ и подобие действительно были таковыми.
Кроме прочего меня вообще по жизни интересуют более маргинальные штучки, поскольку для меня очевидно, что именно из сегодняшней маргинальности выходит завтрашний официоз. А официоз же отличается от андеграунда так же, как сущестование отличается от не-существования. Существовать же — это миссия, которой нас наделяет Господь. И только на первый взгляд кажется, что это просто. Это очень сложно — существовать. Этому, именно, этому и следует всем учиться.
Что же касается сегодняшнего официоза (в том числе масскультуры), то не изучив его досконально, невозможно понять маргинальность, потому что официоз и маргинальность — это то же самое, что человеческие эмоции и мысли по отношению, к высказываемым вслух словам. Или это как произведение искусства и Автор. Только научившись понимать язык (то есть научившись чувствовать и улавливать соответствия говоримых слов мыслимым образам) официоза можно претендовать на понимание маргинальной сущности. А сущность для меня лично — всегда маргинальность. Это очень просто. Где больше Автора? В основном тексте или в том, что вынесено за скобки и помечено курсивом как «примечания автора»?
А и в том и в другом! Опять же, прости за банальность, но без текста нет примечаний. Отсюда и мой интерес к тому, что ты презрительно называешь масскультурой.
Но для меня и Данте — это масскультура. Да и вообще, когда мы говорим о так называемом «признании» — что ж это такое, если не культурная инициация, не переход из состояния маргинального жанра в статус официального золотого культурного запаса человечества!