«Фортиссимо»: А разработка оружия не противоречит вашим принципам, для вас это не проблема? Ведь фирма, в которой вы работаете, называется «Алиса в Стране чудес» — казалось бы, ничего воинственного.
Ригби: Как вы, наверное, знаете, я родилась в семье солдата. Джон Ригби из Дублина был одним из первых крупных производителей огнестрельного оружия. Я не думаю, что мы происходим от него по прямой линии. А что касается «Алисы в Стране чудес», то советую вам повнимательнее прочитать книгу. Там все достаточно воинственно. Любимая фраза Королевы: «Off with their heads!»[90]
«Фортиссимо»: Надеемся, это не ваша любимая фраза?
Ригби: Нет. Я просто считаю так: надо уметь защищать то, что ты любишь. Поэтому я — то есть мы, наша фирма — приняли этот заказ. Налет на библиотеку в марте только укрепил нашу решимость. В конечном счете это мягкое оружие. Поэтому оно и называется «Белый Мир».
«Фортиссимо»: Кто придумал это название?
Ригби: Я придумала. «Белый Мир» — это понятие из одной старой компьютерной игры, на которую я случайно наткнулась и где речь идет о международной политике, переговорах, войнах, там участвуют типичные виртуальные империи. «Белый Мир» означает такой мир, который не привязан ни к каким формальным условиям и когда никакая из сторон не победила. Само собой, нет ни оккупации, ни репараций и так далее. Для меня «белый» — это символ чистоты, невинности. Пожалуй, можно назвать это добром. Слово «мир», я думаю, не нуждается в толковании.
«Фортиссимо»: И вы в это действительно верите?
Ригби: Следующий вопрос, пожалуйста.
«Фортиссимо»: О’кей. «Белый Мир» — это оружие, которым несложно управлять. А что было бы, если бы это оружие стало доступно каждому? Тогда на наших улицах происходили бы жуткие ситуации.
Ригби: Естественно. Этого как раз нельзя допускать. Поэтому оно и находится под грифом «совершенно секретно».
«Фортиссимо»: Вы что, нас разыгрываете? Оружие существует и разжигает аппетиты наверняка прежде всего в среде организованной преступности.
Ригби: Оружие существует в очень небольшом количестве экземпляров, и эта партия строго охраняется. Программа, которой оснащено это оружие, не хранится в компьютерной памяти. Она существует только у меня в голове.
«Фортиссимо»: И вы за нее не боитесь?
Ригби: Что вы имеете в виду?
«Фортиссимо»: Вы что, действительно столь наивны? Ничего не слышали о похищении ученых?
Ригби: Не волнуйтесь. Моя защита в надежных руках.
30
Когда я дочитал это интервью до конца, лежа вместе с кошкой на кровати, при свете вечернего солнца, которое падало в комнату сквозь занавеси, — я подумал, что уже семь дней живу здесь, не показываясь ни Зандеру, ни моему соседу Торстену Теделю, ни Ритцу, никому другому, даже Элинор. Разумеется, меня кто-то замечал, когда я по утрам покидал территорию, всегда одним из трех окольных путей, которые мне были известны. Но это были люди, которые знали меня лишь поверхностно, дальние знакомые, которые, конечно, и понятия не имели, что меня несколько дней не было.
Кошка с наступлением темноты уходила и возвращалась утром, чтобы у меня отоспаться. Я назвал ее Чеширской Кошкой, или просто Чеширкой, хотя от этого имени у меня всегда заплетался язык. Как только она, поев, удобно устраивалась поспать, я уходил. На автобусе или на метро я колесил по городу, выходил на неведомой остановке и бродил по улицам. На меня иногда обращали внимание, потому что я шел своим особым темпом, но был не более узнаваем, чем любой другой турист, который фотографирует или снимает что-то на гипо-пад. Неожиданно на улицах города снова стало многолюдно, как прежде, словно со вступлением в должность нового правительства начались новые времена. Словно каждый боялся утратить связь с остальными. Однако я выпадал из ритма движения как местных жителей, так и туристов, и однажды меня даже остановили двое полицейских, спросив удостоверение личности. Поскольку с удостоверением было все в порядке, они поинтересовались, что я здесь делаю. «Здесь» в данном случае означало Францезишештрассе. Ничего, ответил я, ничего, собственно, не делаю, потому что у меня отпуск. Они выслушали меня с очень скептическими лицами, но отстали.
На перекрестках больше не видно было никаких небольших групп людей, которым нечем было заняться, как прошлой осенью, когда я ездил к Кольбергу. Город стал гораздо чище, выглядел гораздо более прибранным, чем в тот мартовский вечер, когда мы с Элинор и Фродо ездили на автобусе в английский клуб. У большинства прохожих лица были серьезные и полные доверия.