Паровик заскрипел тормозами и остановился в нескольких шагах от него. Это было неуклюжее сооружение — железный короб с маленьким паровозиком внутри и железной крышей на четырех стойках. Под брюхом у паровика расползалось светящееся красное пятно от поддувала, из грязной прямой трубы, торчащей сквозь крышу, вылетали искры, он пыхал паром и натужно сипел. Из вагончика сзади паровика выскочил кондуктор и стал сбивчиво объяснять Посудкину и Шульцу, что паровик идет в депо и не может взять их. На самом деле его просто устрашила эта толпа иностранцев с дрекольем в руках, однако когда странная дамочка в одежде с чужого плеча пообещала взять на всех билеты, он смягчился. По десять сантимов за рыло, да тут их человек тридцать — ого, три франка! Сколько выгоды моему доброму хозяину!
Русские вылезли у убогого кальвинистского собора на Пляс де ла Фустери.
— Товарищи, что случилось? — спросил у них машинист паровика, узнав некоторых из пассажиров. — Я сам социалист. Чем я могу помочь?
— Два шпиона из тайной русской полиции пытаются убить нашего товарища, — ответил Шульц. — Товарища Гурина, вы его должны знать. Он в Шене лягушек летом разводил.
— Одолжите лопату, — сказал Посудкин.
— Но мне надо кидать уголь в топку, — возразил машинист, который хорошо знал товарища Гурина, поскольку тот не так давно уговаривался с ним и его женой насчет ключа от типографии. Он даже догадался, что это не русская полиция, а мсье и мадам из типографии убивают Гурина, но промолчал. Не дай Бог они узнают про ключ — тогда и его с женой убьют.
— Накидайте — и дайте лопату Посудкину, — потребовал Шульц. — До депо как-нибудь доедете, а утром мы ее вам вернем.
— Только верните!
— Непременно, он домой ее вам занесет!
Посудкин взглянул на церковные часы. Была половина одиннадцатого.
— Мне пора домой, — жалобно сказал представитель террористической фракции Люксембург. — У меня нет ключа, меня хозяйка домой не пустит.
— Держи лопату, трус! — Фанни забрала у машиниста лопату и вручила ее Люксембургу. — Я знаю, твоя хозяйка не запирает на ночь двери.
— Он повздорил с кем-то спьяну, а мы тут ночью ищи его! — обиделся Люксембург, но лопату взял.
— Я бы, камрад, не советовал вам расходиться, — сказал Шульц. — Вот, Гурин ушел от нас, и тут же будет убит. Вы, Иона Люксембург, сейчас уходить, и тоже будете убит. И хозяйка зря будет дожидаться вас. И вы, Юха Куолупайкинен, будете убит, если пойдете.
Люксембург вздрогнул и попятился ближе к Посудкину, выставив лопату во враждебную темноту. Куолупайкинен со своей огромной вилкой на деревянной ручке последовал его примеру.
— Ну, куда ж мы разойдемся! — загомонили товарищи. — Мы останемся до конца!
Паровик выпустил струйку пара и покатил дальше, а революционеры остались одни. Любое движение, любой звук гулким эхом отражалось от стен домов, смотревших на них темными глазницами окон, и всхлипывание воды в худых эмигрантских ботинках походило на звук лавины, сходящий с альпийских вершин. Вслед за Посудкиным трусливой рысью ополченцы пересекли темную площадь и оказались на набережной Роны у моста, уходившего к острову Руссо. Здесь бушевал холодный ветер с гор, пробирая сквозь худые пальтишки до самого революционного нутра. Они долго топтались на набережной, всматриваясь во мрак ночи, не рассеиваемый редкими газовыми фонарями, и даже Посудкин не решался сделать первый шаг. Все нервно захихикали, и вслед за Посудкиным двинулись по скользким доскам моста.
Таинственным образом ветер проредил добровольцев и ко входу на висячий мостик, отделявший их от острова Руссо, подошло уже только человек пятнадцать. Тут все вновь остановились. Ветер раскачивал на острове высоченные тополя, теребил по его берегам мокрые кусты, и за пеленой дождя черная фигура философа, сидевшего спиной к мосту, казалась надгробием над кладбищенским склепом в зеленоватом колеблющемся свете четырех фонарей, дребезжавших стеклами на столбах по углам чугунной ограды. Страшнее всего был черный, похожий в темноте на гигантский гроб павильон летнего кафе, словно это было упокоище самого безбожника Руссо, которого черти выпустили погулять, чтобы потом вновь забрать к себе с первыми петухами на рынке.
Внезапно откуда-то снизу, словно из под воды, явственно донесся человеческий стон.
— Ну же, Посудкин, идите! Это Артемий Иванович, наверное, стонет, — шепотом сказала Фанни. — Вы же смелый человек, вы же на участок нападали!
Действительно, два года назад Посудкин за вооруженное нападение на полицейский участок пошел на каторгу, по высочайшей воле заменившую смертную казнь. Но там были живые городовые, а не мертвые философы!