Председатель Госдумы вполуха слушал жаркие дебаты вокруг вопроса о посылке агитаторов в казармы и на предприятия, которые должны еще раз разъяснить, что никакой эпидемии чумы в городе нет, что все это происки врагов революции и лично царицы-немки, что всем необходимо выйти на улицы и совершить последний рывок на пути к счастливой жизни. Но эта тема не очень интересовала Михаила Владимировича, поскольку уже было многократно проверено - агитаторы уходят на агитацию и не возвращаются. И вопреки фантазиям некоторых участников дискуссии, Родзянко был уверен, что агитаторов никто не арестовывает и уж тем более не расстреливает. Скорее всего они просто разбегаются по укромным местам, надеясь переждать непонятное время, а затем уж определиться на чью сторону перебежать.
Глава распущенного Императором парламента смотрел на шумящих в зале членов Временного комитета и предавался мрачным размышлениям.
Ситуация с чумой или со слухами о чуме сильно портила всю обстановку и нарушала все планы. Ну, а кто мог такое учесть при составлении этих самых планов? В том-то и дело, что никто не мог. Но проблема свалилась вдруг, словно снег на голову, и теперь все дело принимало нежелательный оборот.
Во-первых, революция теряла темп. Уже начались сомнения и брожения. Уже имеются сведения о том, что кое-кто из тех, кто еще вечером и даже ночью не имел сомнений в успехе дела, теперь начали задумываться о поиске путей отхода и о дистанцировании от революции, как говорится, от греха подальше. И самому Родзянко приходилось прикладывать массу усилий для того, чтобы удержать весь этот Временный Комитет от расползания. Впрочем, и сам Родзянко, всеми фибрами души стремившегося возглавить создаваемое Временное Правительство и сильно оскорбившегося тем, что Львов, Керенский и Шульгин оттерли его в сторону, теперь ловил себя на мысли, что может это все и к лучшему.
Во-вторых, каждый час задержки в деле революции рождал сомнения в головах участвующих в заговоре генералов, которые вполне могут отойти в сторону в столь щекотливом деле и отказаться от ареста царя. И даже принять активное участие в подавлении мятежа.
В-третьих, с каждым часом ближе становились к Петрограду, посланные царем карательные войска, а чем ближе они были к столице, тем меньше воодушевления было среди революционной общественности, в особенности среди ее солдатской массы. А Родзянко не тешил себя иллюзиями о том, что вся эта революционная публика действительно готова умереть за революцию. Впрочем, он и сам, положа руку на сердце, готов к этому не был.
В-четвертых, в таких условиях нечего было и думать о действенном блокировании железнодорожного сообщения вокруг Петрограда. В лучшем случае можно было что-то сделать с отдельными станциями, подняв восстание на них или захватив их отдельными революционными отрядами. Но было понятно, что при подходе карательных войск к столице, вся эта публика разбежится. Максимум что можно было сделать - это повредить железнодорожное полотно или пустить под откос товарные составы. Но совершенно очевидно, что такие препятствия не задержат надолго верные царю войска. А, из-за проклятых слухов о чуме, для захвата вокзалов и здания МПС сил катастрофически не хватало, и было очевидно, что отряды Кутепова засели там крепко. Как докладывали наблюдатели, вокзалы и набережная у Министерства путей сообщения перегорожены баррикадами из мешков с песком и оборудованы пулеметными гнездами. Более того, замечены постоянные подходы туда отдельных лиц, в том числе и гражданских, которые получали там оружие, из чего следовало, что количество защитников этих стратегических объектов растет. И уже очевидно, что штурм этих самых объектов без применения артиллерии уже невозможен. И все бы хорошо, но артиллеристы вдруг под утро объявили нейтралитет и заперлись в своих казармах.
В-пятых...
Тут дверь распахнулось, и в зал буквально вбежал раскрасневшийся Милюков, державший в руках какие-то листы бумаги.
- Господа, - заговорил он возбужденно, - только что получено по телеграфу. Разрешите прочесть?
В зале зашумели, призывая Милюкова к чтению и тот, игнорируя предостерегающий жест Родзянко, начал читать громко и с выражением:
"К НАРОДУ РОССИИ, АРМИИ И ФЛОТУ