- А вы представляете, что тут начнется? - Милюков вскочил с места.
Родзянко с холодной улыбкой кивнул.
- Вполне себе представляю, уважаемый Павел Николаевич, вполне себе представляю...
* * *
ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Полковник Кутепов в этот час так же был на заседании. Собрав офицерский совет, он выслушивал мнения и предложения каждого из своих офицеров, продолжая при этом раздумывать над тем, что же делать дальше.
Назначение исполняющим дела главнокомандующего округом и коменданта столицы вовсе не добавили ему оптимизма. До рассветного разговора по телеграфу с Великим Князем Михаилом Александровичем у него хотя бы была надежда на то, что в Петрограде есть кто-то, кто видит и знает больше чем он сам, что есть те, кто точно так, как и Кутепов держат оборону на своих участках, что кто-то вот-вот решительно возьмет командование в свои руки, что в Петрограде вот-вот появятся надежные части с фронта и вся эта революционная кутерьма, наконец, закончится. Однако теперь ему было совершенно ясно, что положение их просто отчаянное, и что не будь этих слухов о чуме, его отряд вероятно прекратил бы свое существование еще вечером вчерашнего дня.
Решительные действия, удержание инициативы, привлечение дополнительных сил за счет нескольких взятых под контроль рот Лейб-гвардии и другие мероприятия - все это лишь оттягивало неизбежный конец. Слишком несопоставимыми по численности были силы, слишком легким и привлекательным был путь анархии и хаоса, слишком много накопилось обид, неудовлетворенности и слишком сильным было желание перемен.
Слухи о чуме, которыми так удачно удалось воспользоваться, позволили сбить накал революционных выступлений и разведка фиксирует почти полное отсутствие людей на улицах. Но Кутепов не строил иллюзий на сей счет и был уверен в том, что не позже вечера все вернется на круги своя. Более того, рассчитывать на то, что у них есть время далее обеда он бы не стал. К тому же нельзя было сбрасывать со счетов действия господ-товарищей из Таврического дворца, которых полковник вполне обоснованно считал куда более искушенными во всяческих интригах, чем он, обыкновенный боевой офицер, пусть даже и из элитного Преображенского полка Лейб-гвардии, пусть даже казармы его и располагались рядом с Зимним дворцом.
Единственным вариантом виделось активное влияние на события, удержание инициативы и принуждение превосходящего по силам противника к постоянному реагированию на твои неожиданные операции, в результате чего тот вынужден будет распылять силы и внимание по всей ширине и глубине фронта, не имея возможности спрогнозировать места нанесения следующего удара. Но для этого отрядам Кутепова нужно не отсиживаться в пассивной обороне удерживая занятые объекты, а предпринимать действия по взятию под контроль новых стратегических точек, вести борьбу за умы солдат гарнизона и жителей столицы.
Полковник прекрасно понимал, что здесь и сейчас влияние психологического фактора велико как никогда. Естественно и там, на фронте, моральный дух влиял на общую дисциплину в войсках и на их устойчивость в бою, но на передовой солдатам по крайней мере было понятно, что германец он вон с той стороны, а русские они вот здесь, в окопах, рядом с тобой. В Петрограде же русскими были все и Рубикон гражданской войны был уже фактически перейден, поскольку в столице уже несколько дней русские стреляют в русских безо всякого колебания. Более того, в отличие от фронта, здесь и переход от одной противоборствующей стороны на другую не просто возможен - он наблюдается весьма регулярно. А потому в этом противостоянии победит тот, кто будет владеть умами и желаниями толпы. И уже не имеет значения какая это толпа - цивильная или военная, поскольку падение дисциплины превратило солдат в обыкновенную вооруженную толпу, сравняв их с такой же толпой гражданских, вооружившихся точно так за счет разграбления арсенала.
И в этом контексте положение верных Императору войск, как это прекрасно понимал Кутепов, было куда более проигрышным в моральном плане, ведь все что они могли предложить это довольно абстрактные в нынешних условиях некогда святые понятия, такие, как честь, долг и верность единожды принесенной присяге. В этом плане революционные лозунги для вчерашних крестьян, из которых и были сформированы запасные полки, звучали значительно привлекательнее.
Отношение же самого Кутепова к революции было довольно противоречивым. Твердый сторонник сильной власти и решительной руки с отчаянием видел, как разлагается государственная и военная машина, как снижается дисциплина в войсках, как копится брожение в обществе, как все больше недовольства вызывают действия правительства и все больше эти неудачные действия связывают с личностью Императрицы или самого Государя. Складывалось ощущение, что текущим положением были недовольны решительно все - от беднейших крестьян и до богатейших землевладельцев, от простых неквалифицированных рабочих и до видных промышленников, от рядовых солдат до самой верхушки армии, и от простого обывателя до самой родовитой аристократии. Будучи безусловно верным присяге, Александр Павлович не мог не видеть, что, вместо того, чтобы решительно принять одну из сторон и опереться на нее, Государь избрал самую неудачную тактику в этой ситуации - не делать ровным счетом ничего и ждать пока все само собой рассосется. А такая политика, по мнению Кутепова, была сродни желанию врача ничего не делать и ждать, пока зараженная рана исцелится сама. Время шло и ситуация становилась все хуже, пока наконец гной неудовольствия не поставил общественный организм на грань гангрены.