Позже, выступая с разъяснительной речью перед собравшейся на "Большой сбор" командой, капитан видел, что слова его не находят отклика в душах подчиненных и злоба их лишь затаилась. Опасаясь попытки захвата корабля ночью, Никольский распорядился поставить на мостике пулеметы. Однако, состоявшееся позже офицерское собрание постановило отказаться от применения оружия против команды. О чем была послана телеграмма командующему флотом.
Этой ночью, казалось, на крейсере никто не спал. Команда вполголоса митинговала, офицеры с мрачной решимостью готовились к возможному штурму, на берегу сновали какие-то молодчики. Никольский, предчувствуя недоброе, передал для жены обручальное кольцо и нательный крест старшему механику.
Наступление утра 28 февраля лишь усугубило тревогу капитана. И вот теперь они с Ограновичем стояли на мостике и мрачно смотрели на то, как выходит из под контроля команда крейсера, как вновь растет береговая толпа, как какие-то подозрительные личности с берега начали призывать матросов сойти на берег и присоединиться к походу к Таврическому дворцу, как многие матросы повязывали на бушлаты красные ленты и злобно зыркали в сторону мостика.
- Нам не простят. - повторил Огранович.
Дежурный офицер подошел к капитану и сообщил, что команда прислала уполномоченного, который от имени нижних чинов требует не препятствовать им сойти на берег. Огранович покосился на стоящий рядом пулемет, но Никольский отрицательно покачал головой и, устало сообщив о том, что он не возражает против ухода свободной от вахты команды на берег, сгорбившись покинул мостик и удалился в свою каюту.
Огранович какое-то время стоял на мостике и видел, что хлынувшая с борта крейсера толпа смешалась с массой народа на берегу. Еще через некоторое время старший офицер, сжимая кулаки от бессилия, смотрел на то, как толпа молодчиков отделилась от шумящих на площади и устремилась на борт корабля.
Его губы обреченно шептали:
- Великий Князь предупреждал нас в телеграмме о том, что будут убивать офицеров. Это он про нас писал...
В этот момент на мостик ворвались какие-то штатские боевики вперемешку с пьяными от вседозволенности моряками. Дальше все приняло столь стремительный оборот, что Огранович пришел в себя от круговорота лиц, рук, толчков и ругани лишь на берегу. Рядом с ним шатаясь стоял с разбитым лицом и непокрытой головой капитан Никольский. Пока их тащили по трапу с них сорвали погоны, а у Ограновича вместе с погоном еще и оторвали рукав.
- Они это, изверги!
- Бей их, братва!
- Это он, сука, застрелил Осипенко!
- Отомстим за героя!
- Дави, Вирена!
- Пускай они красные флаги несут и идут впереди колонны, чтобы все видели! А потом мы с ними разберемся!
Из толпы сразу несколько флагов сунули в их сторону, причем флагшток одного из них попал в ухо Ограновичу, да так сильно, что в глазах у того потемнело. Взвыв от боли он, под злобный хохот вчерашних подчиненных, схватился за разбитое ухо.
- Берите флаги, господа хорошие! - Чернявый молодчик с наслаждением ткнул флагштоком в капитана. Тот пошатнулся, но выпрямился и заявил:
- Увольте, господа. Верному присяге русскому офицеру не пристало ходить с красными тряпками в руках.
В этот момент чернявый выстрелил в него и Огранович за несколько секунд до того, как штык пробил его собственное горло, увидел как на грязный снег упал капитан первого ранга Никольский, командир крейсера "Аврора"...
* * *
Телеграмма командующего флотом Балтийского моря А.И. Непенина командиру крейсера "АВРОРА" М.И. Никольскому
"Распоряжения ваши считаю правильными; воздержитесь по возможности от употребления оружия. Разъясните команде существующее положение вещей и что наша задача - боевая готовность. Непенин".
* * *
ТЕЛЕГРАММА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ КИРИЛЛА ВЛАДИМИРОВИЧА ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ
"Положение в Царском Селе тревожное. Гарнизон ненадежен. Из Петрограда прибыла большая делегация от Временного комитета Госдумы и ведет пропаганду среди низших чинов. Императрица запретила применять силу. Сводный отряд удерживает Александровский дворец и вокзал. Опасаюсь наихудшего. Кирилл".
* * *
ЦАРСКОЕ СЕЛО. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Вьюга жесткой рукой швыряла снежинки в лица. Строй замерев, смотрел на идущую вдоль линии женщину, старавшуюся не морщиться от колючего снега. Только что они приветствовали Государыню шепотом, согласно ее повеления. Александра Федоровна боялась потревожить больных детей и прежде всего сон Цесаревича.